Первый же день реальных стрельб наглядно показал нам, какие мы все скверные стрелки. В лучшем случае две-три пробоины удается сделать на всех трех-четырех десятках мишеней. Не в каждой по три пробоины, а всего три, если осмотреть их все. Тех, кто умудрился сделать целых три пробоины, Клюев хвалит долго и от души. Тех, кто сделал две, поощрительно похлопывает по плечу. Тому, кто попал только раз, только милостиво кивает. Но большинство из нас не попадает ни разу.

— Старайтесь предугадать, какая мишень откроется в следующий момент, — советует прапорщик. — Ведь самолет, он как живой организм, на месте не стоит. Он ведь туда-сюда двигается! Вы, что, — повышает голос прапорщик, — думаете, что наши мишени слишком быстро перемещаются. Ничуть нет. Скорость сейчас задана сходная с перемещением малого транспортного самолета, типа «кукурузник».

— А как же тогда двигается реактивный самолет? — живо интересуемся мы.

Василий, — машет прапорщик сержанту, — дай-ка мне восьмую скорость.

Сержант дает. Мы озадаченно разеваем рты. При всем, желании успеть поймать на прицел стремительно несущийся «зайчик», орудуя массивным стволом пулемета, просто невозможно. Клюев загадочно улыбается.

— Все не так ужасно, как кажется, — успокаивает он нас. — Реальный самолет ведь не блоха какая-нибудь. Он не прыгает из стороны в сторону. Траектория его полета достаточно предсказуема. И наша с вами задача сводится к тому, чтобы предугадать, где он окажется через мгновение. Пуля, она ведь тоже до цели летит не мгновенно. Если мы будем целиться в видимый силуэт, то не попадем никогда. Нет! Надо стрелять не туда, где самолет находится в данную минуту, а туда, где он будет секунды через две-три.

— Ну, вот, — несутся со всех сторон возбужденные голоса, — как же мы будем чужие мысли-то читать? Нас этому пока не учили!

— Спокойно, — прапорщик спокоен и уверен.

Он делает несколько шагов в сторону и отдергивает занавеску с обычной школьной доски, намертво вкопанной в землю. Доска пуста, но наш преподаватель уверенной рукой рисует на ней небольшой, летящий горизонтально самолет.

— Вы находитесь вот здесь, в замаскированной засаде, — принимается он разбирать самую простую задачу. Допустим, что воздушный противник не подозревает об опасности и летит прямо на вас с постоянной скоростью и в одном эшелоне. Тогда ваша задача предельно упрощается. Требуется только подпустить его на минимальное расстояние и, установив допустимое упреждение, выпустить по нему всего одну, но длинную очередь. Почему так? Да потому, что если вы не попали с первого раза, то второй раз навести пулемет на цель у вас просто не будет возможности. Самолет тут же поменяет и скорость, и направление своего движения. Давайте заодно рассмотрим и те маневры, какие он может при этом совершить. Допустим, он сделает восходящую мертвую петлю и постарается, в свою очередь, атаковать вас.

Он размашисто рисует траекторию движения самолета, заодно изображая и нашу позицию.

— Предположим, что он в высшей точке подъема. Следует ли вам открывать огонь?

Мы настороженно молчим, прикидывая в уме, что бы мы сделали, но мысли свои держим до поры до времени при себе.

— Нет, — отвечает он сам себе, — не следует. Почему? Да потому, что удаление его от вашего пулемета в этот момент максимальное, и поэтому шансов у вас попасть в него почти нет. Запомните, что наиболее действенный огонь из ДШК можно вести на расстоянии, не превышающем одного километра. Верно, ранее я говорил вам, что пуля из этого пулемета опасна на расстоянии трех с половиной километров. Да, я обращал ваше внимание на то, что при стрельбе в высоту огонь из него опасен на высотах до двух с половиной километров. Но только надо принимать во внимание и то, что вы стреляете не по людям, а по весьма прочно сделанным летучим машинам. А они сделаны вовсе не из картона, как у нас на полигоне. Поэтому перед решающим моментом затаитесь, замрите и ждите, когда противник приблизится к вам на расстояние действенного выстрела. Не палите в белый свет, как в копеечку, бейте врага в упор и наповал. Но при этом учтите, что самолеты двигаются по самым различным траекториям и, следовательно, занимают по отношению к земле разные позиции. Например, вот такую.

Прапорщик вынимает из кармана мешочек, из которого вытряхивает на ладонь очередной кусочек мела.

— Допустим, — с жаром продолжает он, — самолет противника готовится атаковать наземную цель, и поэтому нос его довольно круто направлен к земле. Отсюда вам следует сделать вывод о том, что упреждение следует брать минимальное, ибо курсовой угол воздушной цели практически не меняется. Стрелять же нужно до тех пор, пока самолет противника не пронесется над вашими головами. Ибо ничто так не действует на пилота, как несущиеся с земли трассеры. Ему уже будет не до продолжения атаки. Прежде всего, он будет думать о том, как самому выйти из-под огня. Но если же он не одумается и еще раз начнет заходить на вашу позицию… мой вам совет, бегите оттуда со всех ног.

На этот раз вопросов никто не задавал, всем и так было ясно, что имел в виду Клюев. Занятие продолжалось до обеда, и только за несколько минут до перерыва наш неугомонный Камо все же не выдерживает и со свойственным ему своеобразным кавказским акцентом пробует поддеть прапорщика.

— Как хорошо объясняешь, — лихо разворачивает он пилотку поперек кудлатой головы. — Нельзя ли хоть разочек показать, как надо стрелять в такую быструю мишень?

— За самую быструю не ручаюсь, — несколько смущается Клюев, — все же это не для пулемета цель. Но на пятой скорости попробую.

Он спокойно кладет мелок на доску и твердым шагом двигается на огневую позицию. Мы конечно же валим за ним, дружески похлопывая Камо по плечу. Тот был парень хоть и простецкий, но поддеть и завести начальников не только умел, но и любил. Но на сей раз его мелкая провокация успеха не имела. Уверенными короткими очередями Клюев продырявил не менее десяти мишеней, и это при всем том, что двигались они значительно шустрее, чем у нас.

Урок мы тогда получили хороший и наглядный. И на следующий же день, подогреваемые вполне понятным честолюбием и желанием хоть в чем-то утереть преподавателю нос, бросились тренироваться с удвоенной энергией. Неожиданно пришло воскресенье, а вместе с ним и заранее обещанные удовольствия — баня, кино и танцы. Не знаю, правда, кому там еще хватало сил на то, чтобы думать о каких-то дополнительных приключениях, но лично мне хватало и того, что нам перепадало на занятиях. Так хватало, что нередки были случаи, когда я едва не засыпал прямо за обеденным столом. Но все же воскресенье — день для большинства военных особый. С утра всем объявляется, что занятия будут идти только до обеда, после которого предполагается традиционная русская баня. А ближе к вечеру всех желающих поведут в кино, после которого будут устроены танцы. Последнее сообщение повергает нас едва ли не в шок. Баня и кино — это еще понятно и привычно. Но вот танцы! За полтора года службы мы практически позабыли о том, что на свете есть молодые девушки, с которыми можно гулять по улицам и ходить на танцульки. Максимум, что мы видели в полку, так это восточного типа молоденькую продавщицу в поселковом магазинчике, да зубного врача, которая была так красива классической русской красотой, что при малейшем подозрении на расшатывание пломбы к ней бежали опрометью, чтобы только записаться на прием. То есть мы слишком долго варились в чисто мужском коллективе, в котором бытовали чисто мужские слова и выражения. Поэтому все пребывают во вполне понятном возбуждении. Без какой-либо накачки сверху все стирают носовые платки, бреются и чистят избитые по камням сапоги.