– Я не хочу, чтобы меня выгнали, – помолчав, ответил Игорь.

– Для этого не обязательно стараться.

– А если я просто хочу понять, чего я сам стою, без отца? – признался Игорь. – Этого мало?

– Не мало. Но что-то еще есть.

– Нет, – отрицательно качнул головой Игорь.

– Считай, что это чутье следователя. С годами приходит. Сейчас ты что-то не договариваешь. Или врешь.

– Не вру. Еще хотел дело одно увидеть. В архиве, здесь, хранится дело. Пятнадцать лет назад в автокатастрофе разбилась женщина.

– Теперь стало понятнее. Если не соврал.

– Не врал. Я…

Игорь не успел договорить, как у Вики зазвонил телефон, она сделала знак подождать и ответила:

– Да.

– Рыбакова Любовь Викторовна, – диктовал ей Аверьянов, – временно не работает… Муж…

Данила подошел, забрал из рук Жеки листок и продолжил читать сам:

– Муж Рыбаков Иван Трофимович… работает в водоканале… ночью был на смене…

– Подожди… что ты сказал? – взволнованно спросила Родионова. – Где работает?! Я сейчас.

– Что там? Хоть скажи! – Игорь схватился за прутья, видя, что Вика отходит подальше, чтобы ему не было слышно разговора.

Вика остановилась, посмотрела на Игоря, а потом повернулась к дежурному:

– Выпустите его.

– Виктория Сергеевна, товарищ подполковник… – начал было сержант, но Вика его перебила:

– Под мою ответственность и подпись.

Сержант открыл решетку, и Игорь подошел к Вике.

– Мой первый преподаватель говорил: нельзя лишать ищейку возможности взять дичь, которую она выследила, – сказала она. – От этого у нее пропадает азарт.

Соколовский вместе с Викой, Данилой и Жекой приехал на место убийства Мамедова. Королев посмотрел на Игоря и нажал кнопку звонка. После третьего раза послышался голос хозяйки:

– Кто там?

– Полиция! – громко объявила Родионова.

Дверь медленно открылась, и на пороге появилась Рыбакова, кутающаяся в большой платок. Взгляд у нее был настороженный.

– Добрый день, капитан Родионова. Мы еще не знакомы. Скажите, ваш муж дома?

– Нет. Он на смене.

– На ночной. Вы говорили? А когда он возвращается?

– Не знаю. Всякий раз по-разному, – неохотно ответила женщина.

И тут из глубины квартиры раздался мужской голос. Очень спокойный и какой-то отрешенный:

– Люба! Пусть заходят! Чего уж там…

Данила решительно отстранил хозяйку и прошел в квартиру. За ним последовала Вика, Жека многозначительно пропустил вперед Соколовского и вошел сам. Худощавый небритый мужчина с заметно поредевшими на темени волосами, одетый только в серую майку и домашнее трико, сидел за кухонным столом. Помимо тарелки с супом и салата перед ним стояли початая бутылка водки и стакан.

– Гражданин Рыбаков? – спросила Родионова.

– Кто ж еще? – усмехнулся одними губами мужчина и аккуратно и неторопливо вытер рот кухонным полотенцем.

– Следователь Родионова, – представилась Вика. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Слушаю вас.

– У вас были конфликты с вашим соседом, с Мамедовым?

Мужчина смотрел сначала мимо следователя, потом опустил голову и стал смотреть в стол, смахивая крошки от края к середине.

– Я вопрос вам задала.

– Не было… – хрипло ответил мужчина.

– А у вашей дочери?

– С вашего позволения… я с начала. – Рыбаков вздохнул, плеснул в стакан водки и опрокинул содержимое в рот. Смачно похрустев соленой капустой, он выдохнул, снова вытер рот полотенцем и сказал: – Кто знает, когда в следующий раз…

– Когда вы последний раз видели своего соседа, гражданина Мамедова?

– Люба говорила, вы дочку видели? – вместо ответа сказал Рыбаков и посмотрел на полицейских. Заметив, что Игорь кивнул, он продолжил: – Маринка… Все, что у нас есть. Богатств не нажили с женой, только дочку. Умная… на банкира училась. Он к ней всегда цеплялся… А три месяца назад… я на смене. Люба у сестры. Марина поздно… Одна.

– Я поняла. Не надо.

– Дослушайте уже, чтобы до конца поняли, – настоял Рыбаков. – Затащил ее к себе… Выбросил только утром. Ножом порезанную еще… Мы заявление написали. К вам, в ментовку. Следователь Степанов. Через двое суток дело закрыли.

– Степанов? – спросила Вика. – Почему закрыл?

– Почему закрывают… – горько усмехнулся Рыбаков. – Земляки помогли. Денег занесли. Видел дочку? Она мужчин до сих пор боится. Из комнаты не выходит. Детей не будет. За что убил, спрашиваешь?

Рыбаков вдруг схватил со стола бутылку и швырнул ее об стену. Стекло разлетелось вместе с кафелем.

– Об одном жалею – только раз убить можно, – прохрипел мужчина и посмотрел на плачущую жену: – В порядке все, Люба. Это ж вроде чистосердечного? Мне скидка выйдет, да, капитан?

– Я оформлю как чистосердечное, – пообещала Вика.

– Видишь, Люба. Люди делают, что должны. А я, что должен, уже сделал.

– Откуда у вас пистолет? – спросила Вика.

– Так на днях в канализации нашел, в смену. В решетке застрял. Проверил, почистил… работает. Думал, что судьба послала. Услышала меня. Хотел, как будто киллер его приговорил… Как по телевизору рассказывают, выстрел в голову, пистолет рядом, а я сам на работку… Вроде все сказал, поехали, что ли…

Игорь сидел в кабинете Пряникова напротив своего отца. Отец и сын смотрели друг другу в глаза, а Пряников все пытался что-то объяснить, дать какую-то оценку.

– Такая вот ситуация, Владимир Яковлевич. Проблемы у всех, сотрудника придется увольнять, – заключил свою речь начальник РОВД. – Мне сказали, что в случае проблем вас надо ставить в известность.

– Да, спасибо. Вы все правильно сделали. В случившемся моя вина. Мне казалось, что все-таки из Игоря еще может быть толк. Главное, вырвать его из привычной среды. Я ошибался. – Отец мрачно смотрел на сына. – Я ошибался. Он пустоцвет. Не способен ни на что. Поехали. Буду думать, что дальше делать с тобой.

– Я должен быть справедливым, Владимир Яковлевич, – вдруг сказал подполковник.

– Простите, я не понимаю.

– Ваш сын сегодня раскрыл дело. Фактически сам. Я не готов сказать, что он пустоцвет. Возможно, из него может быть толк. Это тяжелый путь. От многого ему придется отказаться. Многому научиться. Но я бы не спешил делать выводы.

– Но проблем он создал больше?

– Да. Проблем очень много. Своим коллегам, мне, – согласился Пряников и посмотрел на Игоря: – Ты тут все равно не сможешь служить. После того, что случилось. Тебе люди не простят.