Я поискал Полосатого везде, где тот обычно ошивался: на заднем дворе лавки, у качелей в парке, даже у него дома. Я перепрыгнул через забор и сунулся носом в его кошачью дверцу. Но Полосатого нигде не было. Наконец я нашел его на другом конце деревни – он сидел у шумной дороги.

– Ты что тут делаешь? – спросил я, силясь перекричать проносящиеся мимо автомобили.

– Думаю, не перебежать ли на ту сторону, – мрачно проговорил он.

– С ума сошел? Тебя машина переедет, как только ступишь на дорогу!

– Возможно. Но если повезет, я смогу сбежать от всего этого.

– Да что ты говоришь! Сбежать куда? – Он ужасно меня разозлил. – Да ты хоть знаешь, каково это – потеряться? Когда у тебя нет дома, нечего есть и пить? Тебя когда-нибудь подстерегала лиса? Тебя бросали умирать в мешке? Нет, конечно же, нет – всю жизнь ты катался как сыр в масле; добрые люди кормили тебя и холили. Почему ты вообще задумался о побеге?

Полосатый повесил голову.

– Прости, Олли, – сказал он. – Ты прав, я понимаю. Всю жизнь мне везло, и, в отличие от тебя, на мою долю не выпало бед. Прости, что я так грубо обходился с тобой в последнее время. Ты был мне хорошим другом. Я тебя не заслуживаю.

– Да хватит уже драматизировать, – нетерпеливо прервал его я. – Просто отойди подальше от этой ужасной дороги, пока нас обоих не сбили. Пошли.

Полосатый взобрался за мной на холм; мы пошли в парк, сели под скамейкой и облизали друг другу морды, как братья.

– Неужели это все из-за Сьюки? – спросил я наконец. – Она все еще достает тебя? Я только что ее встретил, и, кажется, она… м-м-м… очень хочет тебя увидеть.

– Чтобы в очередной раз полить грязью, наверное. Раньше она мне больше нравилась – до того, как выяснила, что беременна. Тогда она была милой, нежной и сексуальной. А теперь каждая наша встреча чуть не оборачивается дракой. А ведь ей хотелось спариться не меньше моего, между прочим.

– Знаешь что? – сказал я. – Пусть думает, что это твоя вина, если ей так легче. Ведь, как-никак, это у нее огромный живот и ей мучиться, рожая котят. – Я просто повторял то, что сказала мне Сьюки. На самом деле я понятия не имел, как все происходит. – Может, когда котята родятся, они тебе даже понравятся.

– Хм… что-то я сомневаюсь. Но ты, вероятно, прав. Может, завтра схожу с ней повидаться. Пойдешь со мной?

– О… кажется, это плохая идея, Полосатый.

– Олли, ну пожалуйста. Ты гораздо лучше моего разбираешься в женщинах.

– Наверное, потому, что меня кастрировали.

– Да я уже тебе завидую. Серьезно. Ты свободный кот, и тебе не грозит провести остаток жизни, выслушивая вопли обозленной кошки, которая не хотела заводить котят.

Я рассмеялся.

– Тогда уговори своих хозяев отвести тебя к ветеринару, что ли. Давай пройдемся вместе. Я проголодался и хочу рассказать, что со мной сегодня случилось. Думаешь, только у тебя жизнь – сплошной стресс?..

По дороге домой я поведал ему о вылазках в Большой Дом, о Кэролин и о том, как ее отец меня застукал.

– Вот это да! – воскликнул Полосатый, слушая мой рассказ. – Говорил же тебе – не ходи туда!

– Говорил, – согласился я. – И надо было тебя послушать. Но мне казалось, что я так нужен этой бедной девочке.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Олли? У тебя слишком доброе сердце. Ты же не поверил мне, когда я сказал, что там живет злобный человек?

– Нет. Думаю, он бывает там только по выходным. И знаешь что? Вернусь-ка я туда в понедельник.

– Что?! – снова заорал он. – Да ты совсем с ума сошел! Сам только что говорил, как испугался, когда злой чловек схватил тебя и швырнул!

– Он сделал это, потому что я вцепился в него когтями.

– Теперь ты его защищаешь?

– Да нет же, нет. Хотя, знаешь, с Лорой он обращался так же грубо, как со мной, а она его защищала. Кажется, он ей даже нравится. Она призналась, когда нашла меня в сарае.

– Да, но ты же знаешь, что люди умом не блещут. У нас, котов, гораздо больше здравого смысла. И если ты решишь вернуться, я… я… умываю лапы!

Мы остановились перед моими двумя приемными домами. У калитки Дэниела и Ники я повернулся и взглянул на Полосатого.

– Не я ли сегодня спас тебе жизнь? – спросил я его напрямую. – Не я ли остановил, когда ты собирался выбежать на дорогу?

– Ну, не совсем. Я бы вряд ли выбежал. Но все равно спасибо, – поспешно добавил он.

– Что ж, по крайней мере, я надеюсь, что хоть немного вправил тебе мозги. А не я ли согласился пойти с тобой завтра к Сьюки? Я, кстати, по-прежнему считаю, что мне не нужно вмешиваться.

– Да, и я тебе за это благодарен. Спасибо.

– Тогда я тоже хочу попросить тебя кое о чем. В доказательство твоей благодарности.

– Хорошо. Что я должен сделать?

– Пошли со мной в Большой Дом в понедельник.

Полосатый подскочил, как будто я в него выстрелил.

– Ни за что на свете! Прости, Олли, но ни за какие коврижки. За кого ты меня принимаешь?

– За кого принимаю? За хорошего друга, наверное. К тому же, ты так любишь называть меня маленьким трусишкой. Если я и правда трусишка, а ты, соответственно, намного крупнее и храбрее меня, чего ты так боишься?

– Да не боюсь я, – парировал он и выпятил грудь. – Я просто не вижу смысла.

– Смысл в том, что маленькая девочка очень больна, а Лора сказала, что с тех пор, как я начал ее навещать, она пошла на поправку. Значит, если я перестану ее навещать, ей опять станет хуже, понимаешь?

Полосатый замялся.

– Ты не можешь знать наверняка.

– Но мне не хотелось бы пятнать свою совесть. И если ты не хочешь идти со мной, чтобы защитить меня, потому что ты действительно намного крупнее и храбрее меня, то… – я особенно подчеркнул «крупнее» и «храбрее», – …то это будет и на твоей совести тоже.

– Э-э, погоди-ка!

– А мне почему-то кажется, что ее и так сильно потрепало из-за истории со Сьюки и котятами.

– Я думал, ты на моей стороне!

– Верно, друг мой. Но я просто хочу сказать… Послушай, я уже все решил. Пусть сегодня я перепугался до смерти, пусть я маленький трусишка, но в понедельник я вернусь. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что с Кэролин все в порядке. И если даже я готов рискнуть, а ты отказываешься составить меня компанию, кто же ты тогда?

– Более умный кот?

– Нет. Более трусливый кот.

Это было ужасное оскорбление. Я уже думал, что Полосатый сейчас влепит мне своей тяжелой лапой. Но вместо этого он потупился, посмотрел на тротуар и пару раз смущенно вильнул хвостом. А потом взглянул на меня и поднял лапу в знак капитуляции.