Все эти замечания и обвинения в адрес своих домочадцев и челяди, высказанные к тому же самым непререкаемым и раздраженным голосом, и вовсе ввергли Ксению в такое уныние, что у нее окончательно пропал аппетит. Но она боялась еще больше рассердить сестру, поэтому через силу разделалась с тем, что лежало перед ней на тарелках, и даже сумела попенять Павлику, который не справился со своей кашей.

Но мальчика, похоже, снедали совсем другие чувства, нежели его мать и юную тетушку. Он жил предвкушением скорой прогулки и не замечал напряжения, воцарившегося за столом после гневных тирад его маменьки. Она слишком часто отыгрывалась за свое плохое настроение на лакеях, горничной и Ксении, поэтому дурное расположение матери было для Павлика не в диковинку, и он привычно не обратил на него внимания. После подобных приступов маменька бывала по-особому ласкова с ним, видно, чувствовала свою вину за излишнюю резкость с сыном. И он даже научился извлекать определенную выгоду из подобного состояния души своей матери.

И на этот раз после взрыва негодования, обрушенного на головы всех присутствующих в столовой, графиня Изместьева замолчала. Ее слегка побледневшее и осунувшееся лицо не повеселело, но из глаз исчезло гневное выражение, и теперь она смотрела печально, а губы слегка подрагивали и кривились, как у обиженного, готового заплакать ребенка, у которого отобрали любимую игрушку или совершенно несправедливо лишили сладкого.

Она окинула взглядом сына и сестру. Те смотрели в тарелки, и когда Ксения подняла глаза, они были у нее, как у затравленного зверька. Наталья судорожно вздохнула. А ведь вчера вечером она дала себе зарок никогда не обижать сестру. Неужели так быстро стерлись у нее из памяти воспоминания о тех днях, когда ее саму шпынял всякий кому не лень, оскорблял, унижал? Неужели она забыла, каково ей было сносить бесконечные придирки, жить в той клетке, в которую определили ее муж и свекровь? К счастью, у нее получилось выломать решетки своей темницы, но почему она загоняет туда единственную и любимую сестру?

— Ксюша, не сердись, — произнесла она виновато и накрыла ладонью руку сестры. — Опять свое дурное настроение я вымещаю на вас. Простите меня. — Наташа попыталась улыбнуться, но у нее это плохо получалось. Вернее, совсем не получалось с того самого момента, как она узнала, что князь не бросает слов на ветер и склонен перещеголять ее в упрямстве и жесткости ответных мер.

— Таша, — Ксюша посмотрела на сестру, и щеки ее слегка порозовели от волнения. — Неужто все так плохо?

— Хуже некуда! — Взгляд графини опять помрачнел. — Князь не признает никаких правил. Мы уже понесли приличный ущерб, но ему все неймется. Час назад мне доложили, что его люди задержали еще один наш обоз, на котором везли из Ярославля новую мебель для гостиной, и направили его в обход озера. Так что дождемся обоза не раньше, чем через два дня. Но с мебелью ничего не случится, а вот что делать с медом? Я обещала доставить его в Белореченск не позднее десятого числа, то есть уже завтра. Все готово к отправке, но если его везти обходной дорогой, то мы поспеем лишь к двенадцатому июня. И тогда, по всей вероятности, сделка не состоится. Сама понимаешь, в округе слишком много желающих продать первый мед по высоким ценам. Чем позже мы это сделаем, тем больше понесем убытков.

Графиня отодвинула тарелку и встала из-за стола. Ксения отметила, что сестра тоже почти не прикоснулась к завтраку. Нервно ломая пальцы, Наталья прошлась по столовой взад-вперед. Щеки ее раскраснелись от едва сдерживаемого гнева, глаза полыхали зарницами. Она была чудо как хороша в скромном домашнем платье. Ну а если ей появиться перед соседом в бальном наряде? Интересно, как бы повел себя князь Панюшев в таком случае? Неужели б устоял перед столь красивой женщиной? А может, он настолько пресыщен светской жизнью и романами с более богатыми и красивыми дамами, что воспринял эту встречу как возможность слегка разогнать кровь и потешить свое самолюбие очередным сражением? И на этот раз тоже одержит победу, но для разнообразия не в постели…

Конечно, все эти откровенно крамольные мысли Ксения не осмелилась произнести вслух. И не потому, что боялась реакции Наташи. Каким-то шестым чувством она понимала, что и князем, и сестрой действительно движут совсем другие мотивы, а не только желание доказать друг другу, кто прав на самом деле, а кто виноват. И опять она вспомнила те взгляды, которыми обменялись вчера Григорий Панюшев и ее дорогая сестра. Казалось, два кремня ударились друг о друга и высекли сноп искр. У Наташи выступили на шее и лице розовые пятна, которые выдали ее душевное смятение. Внешне князь, конечно же, не потерял присутствия духа, но конь все же заволновался под ним, словно почувствовал растерянность хозяина. И хотя губы владельца Завидова кривила презрительная ухмылка, он, бесспорно, чувствовал себя не в своей тарелке.

Ксения вздохнула и перевела взгляд на племянника. Под шумок он уплетал вторую порцию суфле, и, судя по его измазанной и весьма довольной рожице, Павлику одному из всего семейства не было никакого дела до дрязг и распрей, учинившихся между двумя поместьями.

Покончив с суфле, он весьма шумно втянул в себя остатки чая и со стуком опустил чашку на блюдце, за что всегда получал замечания от тетушки и от матери. Но маменьке в это утро было не до него, а Ксюша ограничилась лишь осуждающим взглядом. И поэтому маленький баловень решил напомнить о своих правах, которые с великим трудом отстоял вчера вечером.

Он вытер губы салфеткой и деловито осведомился:

— Маменька, вы уже приказали заложить для нас коляску?

Графиня прекратила метаться по комнате и с недоумением уставилась на своего отпрыска.

— Какую коляску? — Изумление ее было неподдельным. — Ты думаешь, о чем говоришь?

Павлик капризно надул губы.

— Ты обещала вчера… — Он повернулся к Ксении. — Скажи, маменька вчера говорила или нет, что позволит нам прокатиться за усадьбой?

Ксения растерянно посмотрела на сестру. Ей, как и Павлику, более всего на свете хотелось, чтобы Наташа выполнила свое обещание. Но разве могла она на том настаивать, когда вся их жизнь в одночасье перевернулась вверх дном?

— Нет, я не отказываюсь от своих слов, — слегка помедлив, произнесла Наталья. — Но, думаю, с прогулками пока следует повременить. Я не хочу, чтобы вы попали в руки этих негодяев. — Она кивнула в сторону озера. — Сейчас совсем не безопасно выезжать за пределы усадьбы.

Она подошла к Павлику и, положив ладонь ему на затылок, развернула сына лицом к себе.

— Надеюсь, ты понимаешь, что мне придется в чем-то важном уступить князю, если ты попадешь к нему в руки. Ведь он непременно этим воспользуется, чтобы досадить мне. Ты хочешь, чтобы твою маменьку оскорбляли какие-то гадкие и невоспитанные люди?

— Князь совсем не гадкий! — Закусив губу, Павлик смерил мать негодующим взглядом и, дернув сердито головой, выскользнул из-под ее ладони. — Вчера он спас меня два раза, а ты даже не поблагодарила его как следует, — произнес он осуждающе и вполне резонно добавил: — И потом, он сердится на тебя, а не на меня.