На длинных ресницах Граси блеснули серебристые росинки слез.

— Я знаю. Теперь я понимаю, что никого нельзя считать абсолютно хорошим или абсолютно плохим. Люди таковы, каковы они есть, и все просто борются за собственную жизнь… иногда забывая про чужую.

— Кроме жизни тех, кого по-настоящему любят…

Это был явный намек на то, что Маноло решился сделать для своего отца шесть лет назад. И Граси не знала, достаточное ли это оправдание тому, на что он пошел ради спасения чести семьи.

— Мне надо идти, — пробормотала она, — зайду к тебе завтра утром.

— Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Завтра расскажи мне все о себе. Все, что ты пережила за все эти долгие годы.

Граси кивнула — то ли соглашаясь, то ли прощаясь, — и быстро вышла из палаты. Какие бы чувства ни испытывала она к Маноло, нельзя забывать о его железной несгибаемой воле, способности манипулировать людьми и эмоциями ради достижения поставленных целей. И теперь, несмотря ни на что, ей в первую очередь следовало контролировать себя и свои чувства во избежание повторения того, что однажды чуть не разрушило ее жизнь.

* * *

На следующее утро Маноло перевели из реанимации в обыкновенную палату, что было верным признаком скорого выздоровления. И как ни пыталась Граси себя сдерживать, его улыбка и обаяние сокрушали все преграды, заставляли ее забывать об осторожности и отдаваться закипающему внутри радостному чувству.

— Я уже заждался тебя! — бодро произнес Маноло, толкая колеса кресла-каталки, в котором сидел, навстречу Граси. — Представляешь, до того соскучился, что пришлось развлекать себя пением. Но теперь, надеюсь, ты немного побудешь со мной. Давай поговорим.

— Ты как избалованный капризный ребенок, желающий, чтобы его развлекали.

— А что мне еще остается делать? Такова моя роль. Я ведь — больной.

— Больные обычно не столь требовательны, особенно в том, что касается времяпрепровождения.

— Нет уж! Вот когда я засну, то можешь пойти и докучать кому-нибудь другому своими назиданиями, а пока ты со мной, — сказал Маноло, игриво и одновременно властно сжав ее руку в своей, — даже не думай никуда сбежать.

Сбежать? Оставить его? Такое Граси и в голову не могло прийти. Она смотрела на Маноло, и в ее сердце с новой силой начинало бушевать чувство, которое она считала навсегда раздавленным и не способным возродиться вновь. В ней опять просыпалась любовь.

— Ты молчишь или я становлюсь глухим?

— Я думаю.

Граси размышляла о том, сколь противоречивы ее чувства. Не осталось и следа от той слепой безоглядной влюбленности, которой она жила в юности, не тревожа себя излишними вопросами. Чувство, зарождавшееся в ней сейчас, было намного глубже и осознаннее, и именно теперь Граси понимала, что, не случись с Маноло этого страшного несчастья, она могла бы навсегда погубить свою любовь, руководствуясь указаниями уязвленной гордости.

Но именно сейчас ей все больше и больше становилось ясно, что любовь, которую она испытывала к Маноло, была намного сильнее, чем она могла представить. Конечно, в прошлом Маноло поступал во многом неправильно, и ей приходилось отвечать на его поступки ненавистью и клятвами отомстить. Но теперь, когда открылась связь между Пилар и Чарли, многое предстало перед Граси совершенно в ином свете и она начала осознавать, на что могут быть способны люди, убежденные в своей правоте.

Может быть, она слишком спешила прощать всех, и в особенности — Маноло. Но, зная, как тот привязан к своему отцу, она понимала, что он никак не мог смириться с обвинениями в его адрес и всеми силами пытался спасти его от порицания и дурной молвы. В любом случае, несмотря ни на какие обиды и перенесенные унижения, любовь все еще жила в самой глубине чуткого сердца Граси и теперь, казалось, как никогда была крепка и сильна.

— Граси! — вернул ее к действительности голос Маноло. — Через три недели меня выписывают, может, до этого времени тебе удастся уделить мне время и поговорить?

Под его выжидающим взглядом Граси почувствовала, как силы оставляют ее.

— Хорошо, — вырвалось наконец из ее пересохшего горла, — ты хотел услышать о моей жизни?

И она начала рассказывать Маноло обо всем, что случилось с ней за последние шесть лет, стараясь опускать печальные подробности и весело подтрунивая над собой. Маноло звонко рассмеялся, и этот смех наполнял сердце Граси теплотой и покоем. Он действительно выздоравливал, и все остальное не имело для Граси абсолютно никакого значения.

Ее рассказ подходил к концу, когда в дверь палаты постучали. Граси быстро отпустила руку Маноло, которую нежно сжимала.

— К тебе пришли, — сказала она бодро и улыбнулась входящей в дверь ослепительной красавице, несущей большую корзинку с фруктами.

— Изабелла! — радостно поприветствовал посетительницу Маноло, и Граси пришлось оставить их наедине.

Однако она сумела побороть ревность, лишь когда во время обеденного перерыва снова осталась с Маноло наедине.

* * *

Через три недели состояние Маноло не вызывало уже абсолютно никаких опасений и он уверенно шел на поправку. Но выздоровление приносило ему не только радостные мысли. Маноло понимал, что не сможет поступить с Граси так, как намеревался, и ломал голову над тем, что, отказавшись от мести, сможет сделать для отца, кроме того как ежедневно демонстрировать ему свою любовь и привязанность.

Он с превеликим трудом уговорил Граси присматривать за ним и после выписки, сославшись на то, что она самая лучшая сиделка, о какой только может мечтать любой больной. Чарли без возражений отпустил ее, надеясь, что Граси удастся найти способ убедить Маноло поправить финансовые дела клиники.

Вилла Морадильо привела Граси в восхищение.

— Изумительно, — прошептала она, — как жать, Маноло, что ты не можешь отчетливо видеть это!

— Мне совсем не обязательно видеть, образ дома живет в моей памяти.

Еще раз оглядевшись, Граси поняла, что отныне этот образ останется и в ее памяти тоже. Останется навсегда. Это было самое красивое место, в котором ей когда-либо доводилось бывать.

— Мне кажется, что я знаю здесь каждый клочок земли, каждую веточку… — сказал Маноло. — Я люблю эту землю так сильно, что, может быть, никто, кроме отца, не поймет всю глубину этой любви. Я хочу жить здесь и видеть, как мои дети растут и играют на этой земле…

Маноло умолк и задумался, казалось, совсем забыв о Граси, а ей вдруг пришла в голову мысль, что столь сильная любовь к семейному очагу может заставить Маноло пойти на что угодно, лишь бы сохранить его. Граси едва заметно поёжилась.

Она попыталась представить, какую женщину Маноло посчитает достойной себя. Ведь не каждая подойдет на роль жены и матери продолжателей рода, не каждая сумеет влиться в атмосферу этого дома, принять на себя вековые традиции и сложившиеся здесь устои. Наверняка это должна быть женщина, принадлежащая к тому же обществу, что и семья Морадильо. Граси нахмурилась, только теперь поняв, почему на протяжении всего того времени, пока они встречались, Маноло не только ни разу не пригласил ее сюда, но даже не упомянул о существовании этой виллы. Наверняка он просто опасался, что она смутит всех своей неуклюжестью.