Де Пюзож, видимо, в этом не сомневался. Взглянув на Хорнблауэра, он развернул лошадь и рысью поскакал к дамбе. Город кончился, дальше начиналось болото, на пустыре между ними передовой отряд уже разложил костер. Солдаты сидели вокруг огня и жарили на штыках куски говядины, рядом лежал коровий остов с остатками мяса. Дальше, там, где дамба переходила в мост, грелся на солнышке часовой. Ружье он прислонил к парапету у себя за спиной. Все казалось тихим и мирным. Де Пюзож въехал на мост, Хорнблауэр за ним. Они посмотрели на другой берег, врага нигде не было видно. Когда они вернулись, их ждал военный в красном мундире — лорд Эдрингтон.

— Я решил посмотреть лично, — сказал он. — Позиция выглядит достаточно сильной. Как только вы поставите здесь пушки, вы сможете удерживать мост, пока не взорвете его. Но здесь есть брод, переходимый в низкую воду, в полумиле по течению. Там встану я сам. Если мы не удержим брод, они смогут обойти нас с тыла и отрезать от берега. Переведите этому джентльмену — как его там — что я сказал.

Хорнблауэр как мог перевел и продолжал переводить, пока два командира, указывая пальцами в разные стороны, решали, что кому делать.

— Договорились, — сказал, наконец, Эдрингтон. — Не забудьте, мистер Хорнблауэр, что я должен быть в курсе всех изменений.

Он кивнул им, повернул лошадь и поскакал прочь. Со стороны Мюзийака появилась повозка, за ней с грохотом катились две шестифунтовые пушки. Каждую с трудом тащили по две лошади, ведомые под уздцы моряками. На передке повозки сидел мичман Брэйсгедл. Он широкой улыбкой приветствовал Хорнблауэра.

— От шканцев до ассенизационной повозки один шаг, — сказал он, — как от мичмана до артиллерийского капитана. Он внимательно посмотрел на дамбу.

— Поставьте пушки здесь, тогда они будут простреливать всю дамбу, — предложил Хорнблауэр.

— Точно, — сказал Брэйсгедл.

По его приказу пушки скатили с дороги и поставили вдоль дамбы, выгрузили из ассенизационной повозки боеприпасы, расстелили на земле брезент, на него положили картузы с порохом и накрыли другим брезентом. Ядра и мешки с картечью сложили рядом с пушками. Возбужденные новой обстановкой, матросы работали в охотку.

— С кем не поведешься от бедности, — сказал Брэйсгедл, — чем не займешься на войне? Вы когда-нибудь взрывали мосты?

— Никогда, — ответил Хорнблауэр.

— Вот и я. Что ж, давайте попробуем. Позвольте предложить вам место в моем экипаже.

Хорнблауэр забрался в повозку рядом с Брэйсгедлом, и два моряка повели лошадей по дамбе к мосту. Здесь оба мичмана слезли и посмотрели на мутную воду — был отлив, и река текла очень быстро. Свесив головы через парапет, они осмотрели крепкое каменное основание моста.

— Нужно взорвать замковый камень свода, — сказал Брэйсгедл. Это — азбука взрывного дела, но Хорнблауэр с Брэйсгедлом, раз за разом осматривая мост, не нашли, чтоб это было очень легко сделать. Взрывная волна идет вверх, кроме того, порох должен взрываться в закрытом пространстве, а как им запихнуть порох под мост?

— Может, попробуем возле быка? — неуверенно предложил Хорнблауэр.

— Надо посмотреть, — сказал Брэйсгедл и повернулся к одномуиз матросов. — Ханнай, Дайтугрос.

Мичманы привязали трос к парапету и, осторожно упираясь ногами в скользкие камни, спустились к основанию быка. Река плескалась у самых их ног.

— Наверное, это подойдет, — сказал Брэйсгедл, сгибаясь вдвое, чтоб заглянуть под арку.

Время бежало быстро. Пришлось снять часть солдат с охраны моста, найти кирки, ломы, или что-нибудь взамен, и вывернуть несколько каменных блоков в основании арки. Сверху осторожно спустили два бочонка с порохом и запихнули в образовавшиеся пустоты, в каждую опустили огнепроводный шнур, а затем заложили бочонки камнями и землей. Когда они закончили работу, под аркой было почти темно. Солдаты с трудом взобрались вверх по веревке, а Хорнблауэр с Брэйсгедлом снова поглядели друг на друга.

— Я подожгу запал, — сказал Брэйсгедл. — Отправляйтесь наверх, сэр.

Спорить было не о чем: взорвать мост поручено Брэйсгедлу. Хорнблауэр полез вверх по веревке, Брэйсгедл вынул из кармана огниво. Поднявшись на мост, Хорнблауэр отослал повозку и стал ждать. Прошло две или три минуты, и появился Брэйсгедл. Он быстро-быстро вскарабкался по веревке и перевалился через парапет.

— Бежим! — только и сказал он.

Они помчались по мосту и, задыхаясь, спрятались за береговым устоем дамбы. Послышался глухой взрыв, земля под ногами вздрогнула, поднялось облако дыма.

— Пойдем посмотрим, — сказал Брэйсгедл. Они вернулись к мосту, который был весь окутан дымом и пылью.

— Только частично… — начал Брэйсгедл, когда они подошли к мосту и дым рассеялся.

В этот момент второй взрыв заставил их пошатнуться. Громадный валун ударил о парапет рядом с ними, взорвался, как бомба, и осыпал их градом осколков. Арка с грохотом рухнула в воду.

— Видимо, взорвался второй бочонок, — сказал Брэйсгедл, вытирая лицо. — Надо было помнить, что все запалы разной длины. Подойди мы чуть ближе, две многообещающие карьеры могли бы преждевременно оборваться.

— В любом случае, мост взорван, — сказал Хорнблауэр.

— Хорошо, что хорошо кончается, — заключил Брэйсгедл.

Семьдесят фунтов пороха сделали свое дело. Мост был разрезан надвое, посредине зияла рваная дыра шириной в несколько футов, за ней, свидетельствуя о крепости кладки, нависал кусок пролета от другого быка. Посмотрев вниз, они увидели, что река почти запружена камнями.

— Сегодня ночью якорная вахта не понадобится, — сказал Брэйсгедл.

Хорнблауэр посмотрел туда, где была привязана чалая. Он чувствовал искушение вернуться в Мюзийак пешком, ведя лошадь в поводу, но удержал стыд. Он с усилием взобрался в седло и поехал по дороге; небо окрасилось багрянцем, близился закат.

Хорнблауэр въехал на главную улицу города. Обогнув угол, он оказался на площади. То, что он здесь увидел, заставило его неосознанно натянуть поводья и остановить лошадь. На площади толпились солдаты и горожане. В центре площади вздымалась в небо прямоугольная рама с блестящим лезвием. Лезвие с грохотом упало и несколько человек, стоявших у основание прямоугольника, оттащили что-то в сторону и бросили в кучу. Передвижная гильотина работала.

Хорнблауэра затошнило — это похуже кошек. Он собирался проехать вперед, когда его внимание привлек странный звук. Кто-то пел, громко и чисто. Из-за дома вышла небольшая процессия. Впереди шагал высокий курчавый мужчина в белой рубашке и темных брюках. По обе стороны шли солдаты. Он и пел; мелодия ничего не говорила Хорнблауэру, но слова он слышал отчетливо — это была французская революционная песня, чьи отголоски дошли даже до другого берега Ла-Манша.

— Священна к родине любовь, — пел человек в белой рубашке, и, когда горожане услышали, что он поет, они зашумели, попадали на колени, склонили головы и сложили руки на груди.