– Да. И ты мог бы меня предупредить, не устраивать цирк, – недовольно заметил Гуров, предвидя возражение, которое тут же и последовало.

– Так ты все равно должен был бы ехать. Иван на такси проследовал за тобой. Мы его по пути на несколько минут задержали, дали возможность твоей машине «разбиться», а Ивану полюбоваться на дело своих рук.

– Значит, вы видели, как я, словно последний идиот, болтался на улице Воровского?

– Лева, не обижайся, каждый работает как умеет. Ты находишься в отпуске, волен вести себя свободно. – Орлов старался не улыбаться.

– Стой! – Гуров повернулся к Орлову, схватил за руку. – Значит, старика с дыней вы засекли?

– Он арестован в аэропорту Адлера. Мало того, он прилетел в Москву с напарником, которого мы взяли сразу и вместо него пустили своего человека.

– Кого?

– Майора Крячко. Я подумал, что тебе будет приятно, если в заключительной стадии примет участие твой парень.

– Хорошо, Петр Николаевич, эту сторону данного дела мы обсудим на досуге…

– Нет уж! – перебил Орлов. – Ты вел себя как не знаю кто, ты оскорбил меня подозрением неведомо в чем, теперь рядишься в прокурорский мундир.

– Ладно, ладно!

– Нет, не ладно! И прекрати повторять это идиотское словечко! Все кругом твердят его, как попугаи. Откуда вы только его выкопали?

Гуров взглянул на начальника с любопытством и миролюбиво сказал:

– Хорошо, Петр Николаевич. Что мы имеем и как собираемся жить дальше?

– Имеем двух подозреваемых. Юрий Петрович Лебедев – фигура достаточно ясная. Такие финансисты нам не внове, довести до суда его, конечно, следует, но конкретной опасности он сейчас не представляет. Иван Николаевич Лемешев – дело иное. Исполнителей, охранников и убийц мы видали, но наемного убийцу такого профессионального уровня я встретил впервые.

– Мужик серьезный, – согласился Гуров. – У него холодная кровь, как у земноводных. Если мы сумеем взять его живым и эскулапы признают его нормальным, я наших психиатров пошлю к чертовой матери.

– В одном любопытном дневнике я прочитал, что Лебедева следует брать с деньгами, а Ивана с оружием в руках, иначе ничего не докажешь.

– А ты мыслишь иначе?

– Задумать и выполнить…

– Знаю, старо как мир.

– И прекрасно. Ты и выполнишь…

Гуров не хотел присутствовать при первом допросе Лебедева. Уж слишком получалось театрально, обещал преступнику встретиться – и пожалуйста. Но Орлов сказал, мол, не до нюансов и амбиций, Лебедева следует «сломать» сразу, так как Иван еще гуляет. Гуров возразил, что Лебедев может помочь в изобличении Лемешева, но не в его задержании.

Итак, Гуров сидел в кабинете Орлова, пил чай с пирожными и мысленно прокручивал ситуацию, в которой сейчас находился Станислав Крячко, поэтому на появление Юрия Петровича Лебедева он внимания не обратил.

Задержанный, увидев Гурова, замер. Гуров смерил скучающим взглядом арестованного, отвернулся и занялся вылавливанием дольки лимона из стакана с чаем.

– Итак, Юрий Петрович, ваше затянувшееся путешествие закончилось. Пора писать отчет, подводить, так сказать, баланс, – сказал Орлов. – Меня зовут Петром Николаевичем, Льва Ивановича вам представлять не надо.

Лебедев приподнялся со стула, чуть было не сказал: «Очень приятно», опустился на место и кивнул.

– Хотите что-нибудь сказать? – поинтересовался Орлов.

– Естественно. Произошло кошмарное недоразумение. Будете записывать?

– А зачем? – Орлов сцепил пальцы, смотрел терпеливо. – Валяйте!

От этого «валяйте» Лебедев вздрогнул, набычился и упрямо сказал:

– А я желаю только под протокол.

– Вы не в ресторане, а я не официант, – Орлов взглянул на часы. – Пятнадцать минут, – и включил магнитофон. – Потом послушаете и если «пожелаете», – он сделал паузу, – мы ваш рассказ отпечатаем на машинке и вы его подпишете.

– Три дня назад ко мне пришел старый знакомый. Когда-то, лет двадцать назад, я действительно имел отношение к финансовым операциям, которые не поощряются уголовным кодексом, – Лебедев хихикнул…

Гуров сосал лимон, думая о своем.

Тяжелый год выдался, самый тяжелый в его жизни. И не оттого, что дела встретились особенно сложные, необыкновенные – уголовники не балуют сыщика особым разнообразием, – да и все мерзости, на какие человек способен, Гуров повидал. Наступивший период гласности и перестройки Гуров приветствовал, но сам переживал крайне тяжело. Он не понимал, как ему перестраиваться. Не творить больше беззакония, не задерживать невиновных, не хамить, не бить людей на допросах? Сначала он внимательно читал все материалы, касающиеся работы правоохранительных органов, публикуемые в газетах, через полгода читать перестал, махнул рукой. Ему казалось, что кошмарные истории происходили не только не в нашей стране, а вообще на другой планете. И как ему, подполковнику Гурову, с этим жить, если даже жена не верит, что о подавляющем большинстве безобразий и преступлений, которые творились сотрудниками милиции, он, подполковник милиции, впервые слышит. Нет, конечно, о Чурбанове знал, что пьянствует, безобразничает, взятки-подарки получает, но считал, что существуют какие-то границы. Гуров наивно полагал, что происходящее с генерал-полковником касается непосредственно его личности и ближайшего окружения.

Где-то Гуров вычитал, что наивность не порок, а признак душевной чистоты, и успокаивал себя этим. «Пусть я аист и прячу голову под крыло, но если обо всем происходящем думать, не то что работать, жить не захочется». На работе его окружали люди, естественно, разные: умные и не очень, добрые и злые, завистливые. Публикациям о преступлениях сотрудников милиции шумно радовались именно худшие милиционеры. «Читал? Во дают!» – и в глазах огонек брезжит. «Не читал, не слышал, занят», – отвечал в последние дни Гуров. А если читал очередной судебный очерк, то делал это поздним вечером, закрывшись от девочек в кабинете, и чувствовал себя при этом так, словно разглядывал порнографический журнал. «А может, не следовало все это публиковать? – думал он. – Надо, ой, надо! А жить-то как, елки-палки?!»

Однажды Ольга сказала:

– Я на переменке подралась. А что прикажете делать? Я говорю, что ты преступников не бьешь, на «вы» с ними разговариваешь, а Витька смеется и в меня ручкой тыкает: «Газеты читать надо!» Я ему и влепила.

Генерал как-то задержался в кабинете, спросил:

– Работаешь? – Он болезненно поморщился, и Гуров впервые увидел, что Константин Константинович сильно сдал, постарел. – Ты, Лева, работай. Работа от всего лечит.

Так говорят, когда у человека кто-нибудь очень близкий умер.

С ближайшим другом и начальником Гуров данной темы не касался. Лишь однажды Орлов хлестнул сложенной газетой по столу, матерно выругался и заявил, мол, раньше о пенсии со страхом думал, а теперь стал садовый участок подыскивать.