Конечно, я полез читать. Книга была про оборотней. В основном рассказики-побасенки. Про охотника, который много дней выслеживал волка, а когда наконец подстрелил, увидел вместо зверя свою жену. Про медведя, который терроризировал всю деревню, а когда какой-то смельчак отрубил ему палец, то на утро увидел своего друга без пальца. В книжке говорилось, что оборотни быстро регенерируют и убить их можно, только раздробив голову или повесив – в общем, прервав работу мозга. А рана затянется в первые же сутки – и все. Непонятно только, почему у того мужика-медведя палец не отрос.

Но были в ней и полезные вещи. Например, «Руководство оборотня». Я узнал, что превратить человека в зверя можно по-разному: заклятие, укус, звериная шкура или, самое интересное, звериное мясо. Ох, дорого обошлись нам с ребятами пирожки незнакомца на той поляне! Это, кстати, и объясняет, почему я не превратился в оборотня до конца. В отличие от Толстого и Лома, я помню себя в медвежьей шкуре и совершенно не хочу никого убивать. Мысль о сыром мясе вызывает у меня брезгливость, как у всех людей, даже когда я зверь. Толстый и Лом сглотнули свои пирожки с медвежьим мясом, а я только надкусил. Отсюда и разница.

Спал я плохо. Мне все снилась та поляна, такая же, как наяву: хоровод сухих деревьев черными скелетами окружал голую землю без единой травинки. Только наш костер светился в этой огромной черной чаше. Я сидел у костра один, и казалось, что деревья подступают ко мне, сужая круг. Хотелось бежать, но я отчего-то не мог, так бывает в снах. Я изо всех сил пытался хотя бы встать, когда рядом возник тот старик с заросшим лицом.

– Это ты сделал с нами? – спросил я. – Зачем?

– Затем! Я бы вас, живых, еще в школе учил не лезть к мертвым! – пробубнил он сквозь бороду. У него был жутковатый рычащий голос, но я его понимал. Как будто всю жизнь так разговаривал. – Сколько раз вам говорили, чтобы вы убирались с моей поляны! Сколько раз вас прогоняли оттуда! Вы сами виноваты! – Он помолчал. – Но ты не такой, как твои друзья. У тебя сильная воля, ты один осознаешь себя зверем. Это очень важно, знать, что ты зверь…

«Пирожки!» – мелькнуло у меня. Очень захотелось сказать, что это не воля сильная, а просто готовит кто-то паршиво. Пирожки с медвежатиной… Старуху, которая их испекла, я надеюсь, он выдумал. Не та же эта бабка без лица? Она ведь, наоборот, прогоняла нас с поляны…

Пирог, что приносил нам старик, я почти не тронул. Надкусил и бросил в огонь, поэтому не превратился до конца в зверя. Мальчишки съели – и вот…

– Ты должен стать вожаком! – бубнил старик. – Возьми мою силу, спаси стаю.

– Какую еще силу?

– Она прямо под твоим костром. Возьми силу, стань вожаком, спаси стаю! Зверь без стаи хуже пса бездомного.

– Медведи же одиночки?

– Обычные медведи – да. А ты не просто медведь. Ты Зверь. Зверь без стаи…

Я проснулся от ужаса, что таких, как я, еще целая стая. Дед уже звенел на кухне чайной ложечкой. Я ворвался к нему, ошалевший со сна, и спросил:

– Ты не слышал про колдуна-людоеда? Которого в семнадцатом году застрелили?

– Ну не такой я старый! Умойся поди… – Дед смеялся и жевал бутерброд, и я на секунду поверил, что все в порядке.

А когда вернулся, умытый-одетый и успевший пожалеть, что спросил, дед мне и выдал:

– Был, говорят, колдун в вашей деревне. Травки собирал, заговоры делал, всякие отвороты-навороты. Моя бабка по молодости к нему обращалась, не говорила зачем. От нее и знаю. Знаю, что скотина в вашей деревне не приживалась. Коровы, свиньи сами удирали как от пожара. Только куры и жили, и то если запирать хорошо. Знаю, что зверя в лесу толком не было. И во всем винили этого колдуна. Дескать, он в полнолуние в медведя превращается и идет убивать. Неужто сам не слышал про медведя-людоеда?

– Который всех деревьями заваливал?

– Ну вот. А чего спрашиваешь?

– Я думал – страшилка.

– Да я тоже. Мало ли кого медведь заломает, чего сразу «оборотень»?

– Может, колдуна просто не любили, вот и сваливали на него все?

– Колдунов никто не любит. В революцию зашли к нему и пристрелили вместе с матерью.

– А вдруг он правда оборотнем был?

– Колдуном точно был. Потому что умирал долго. Когда умирает ведьма или колдун, он должен кому-то передать свою силу, иначе не умрет. Я сам такое видел. Бабка уже в нашей деревне три дня маялась, все норовила за руку схватить кого из родственниц. А они не дуры – у бабки той очень плохая слава была. Так и маялась, не передав силу, пока кто-то не догадался крышу разобрать.

– Это зачем?

– Сам толком не знаю. То ли они так силу на ветер пускают, то ли… В общем, бабке той помогло, сразу померла.

– А колдун?

– А тот, говорят, так никому и не передал. Говорят, припрятал где-то, где теперь лес. И деревья в том месте не растут, и зверье не ходит.

– А что припрятал?

– Может, предмет какой. Волшебную палочку. – Дед засмеялся, хлюпая чаем, допил и встал: – Всякое бывает в жизни. Я старый и ничему не удивляюсь.

Кажется, это был наш единственный нормальный разговор за то время, что я у него проторчал, пережидая материну командировку. Да и была ли та командировка?

Я теперь очень скучаю по деду. Пишу и боюсь больше не увидеть его живым.

Это был очень длинный и тяжелый лунный месяц. Я скучал по Толстому, боялся, что я следующий. Читал про оборотней и думал. У меня было время подумать. Мы, оборотни, становимся собой только в полнолуние. Две-три ночи, а потом – все. Остальное время, когда луна не полная, ты не зверь, не человек, а так…

Страшно признаться, но я скучал по тем ночам, когда был зверем. Не могу сказать, что мне это нравилось: когда у тебя есть слух и зрение, ты не говоришь «мне это нравится», – просто живешь. В ночи, когда луна не полная, я не слышал даже того, что творится в соседней комнате. Как можно жить таким глухим?!

Животные ушли: и кошки, и собаки. Идешь по улице, а лая не слышно, тихо так, будто деревня вымерла. Остались только куры-кролики. Им не так просто сбежать, да и мозги не позволяют. И мыши еще. Эти обнаглели: могли прямо при тебе залезть на стол, посмотреть, что ты ешь и много ли им останется.

Старик не отставал. В каждом сне я видел ту поляну и старика. Он все повторял: «Возьми мою силу», «Возьми мою силу». То угрожал, то уговаривал. И во всех окрестных стариках мне мерещился он. Колдун-медведь. Еще я думал о стае… Если мы с Ломом не единственные звери в деревне, то этак и деревни скоро не останется.

С дедом я кое-как протянул неделю, пока мать не забрала. Оказавшись дома, первым делом побежал к Лому.

Мой друг сидел в кресле у окна, уставившись в книжку неподвижными зрачками. Я ворвался и хотел его обнять, но он поднял глаза – и я замер. Это был не Лом. Лицо вроде то же, но какое-то сдувшееся, худое, со впалыми щеками и цвета серого. Говорят, у покойников такие лица.