Пизо самодовольно усмехнулся и облизнул губы. Я почти не сомневался, что он хотел отпустить еще одно замечание. Мне стало жаль этого невежу, поэтому я знаком дал понять, что ему лучше немедленно исчезнуть, — указывая глазами на выход, я кивнул в том же направлении головой, а затем показал на дверь указательным пальцем. Однако римлянин, похоже, ни за что не хотел отступать. Пизо решил, что последнее слово должно остаться за ним.

— Дивикон… — начал он было вновь. Кулак Дивикона врезался в лицо Пизо и разбил ему переносицу. Римлянин, не успев издать ни звука, рухнул на пол. Куры с кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Размазывая руками по лицу кровь, Пизо изумленно смотрел на князя тигуринов. Он хотел сказать еще что-то, но, заметив, как энергично я качаю головой из стороны в сторону, благодарно кивнул мне и вышел из дома с натянутой улыбкой на окровавленном лице.

Теперь всем нам стало ясно, что Пизо прибыл сюда с одной-единственной целью — он хотел описать Дивикону положение в Риме таким образом, чтобы вождь кельтов принял решение воспользоваться услугами этого проходимца и заплатил за них золотом нашего народа.

Довольно долго все собравшиеся молча сидели на полу. Наконец, Дивитиак нарушил молчание:

— Дивикон, тебе следует отправить в Рим послов, чтобы они начали переговоры с сенаторами Цицероном и Катоном. Это уважаемые мужи, к тому же они знают язык кельтов. Гельветы должны наконец понять, что они смогут спокойно жить в Галлии лишь в том случае, если им удастся заручиться поддержкой Рима.

Дивитиаку никто не ответил. Все молчали, давая таким образом друиду понять, что ему лучше удалиться. Он подчеркнуто вежливо попрощался и вышел из дома Дивикона. Тут же мы услышали, как друид, оказавшись за дверью, раздраженно кричит на своих рабов и сопровождавшую его свиту.

Дивикон обратился к Веруклетию:

— Друид, отправляйся в Генаву и попытайся найти зерно правды в этой навозной куче мерзких слухов и лжи. Позаботься о том, чтобы ни один кельт не нарушил новые границы Римской империи. Я не желаю войны. Моя цель — провести доверившиеся мне племена к Атлантикусу.

Веруклетий молча кивнул. Дивикон взял в руки золотой обруч нашего деревенского старосты Постулуса и протянул мне его со словами:

— Ты по праву можешь носить этот золотой обруч, Корисиос. Мои друиды часто рассказывали мне о молодом кельте, который в одной из деревень рауриков сидит под огромным дубом. И вот ты оказался здесь, в моем доме. Мне кажется, что тем самым боги подают мне знак. — Затем Дивикон вновь обратился к друиду Веруклетию: — Возьми Корисиоса под свое покровительство и отведи его в следующем году, как того хотят боги, в священную школу друидов на острове Мона. — Дивикон поднялся со своего места и сказал, обводя взглядом всех собравшихся: — Я хочу принести жертву богам, потому что должен умилостивить их. Ведь я нарушил священный долг гостеприимства, выгнав из своего жилища римлянина.

Веруклетий вышел вместе со мной из дома князя тигуринов и, когда мы оказались снаружи, сказал, приветливо улыбаясь: — Что же, Корисиос, я согласен позаботиться о твоей судьбе. Однако ты слишком сильно любишь вино и мясо, поэтому, как мне кажется, ты вряд ли сможешь стать друидом. С другой стороны, среди наших богов есть такие, которые не имеют ничего против женщин и вина. Именно они, похоже, чувствуют себя в твоем теле как дома. Пусть боги сами решат, хотят они говорить с нашим народом твоими устами или нет. Придет время, и нам все станет известно. Ждать осталось недолго, однако сейчас мы ничего не можем знать наверняка.

Весь вечер я провел с Базилусом, сидя под открытым небом. Крыши и стены домов давили на нас, поэтому мы хотели побыть на свежем воздухе. Играя с бегавшими вокруг собаками, мы в очередной раз пересказывали друг другу все детали нападения германцев. На наш взгляд, эту историю следовало дополнить красочными подробностями. От скуки мы пошли еще дальше и начали размышлять, каким образом могли бы развиваться события, если бы… Игра оказалась довольно захватывающей. Конечно же, мы ругали на чем свет стоит друида Дивитиака, строили грандиозные планы на будущее, мечтали о Массилии и Риме. Когда же Базилус спросил меня, сплю ли я с Вандой, я ответил, что она всего лишь моя рабыня. Не больше и не меньше.

Мы переночевали в доме мастера Куртикса, который славился своим умением выливать из меди украшения и самые разнообразные предметы быта. Дочери Дивикона одели Ванду в такие роскошные одежды, что мне было немного неловко обращаться с ней как с рабыней.

Но я ведь сам сказал Дивикону, что она моя жена. Именно поэтому Ванду уложили спать рядом со мной. Так что, засыпая, я видел прямо перед своим лицом ее ноги. Базилусу же, в свою очередь, приходилось мириться с тем, что мои ноги были в непосредственной близости от его головы. Так спят кельты — мы не ложимся друг возле друга, а располагаемся вдоль покрытых мехами и шкурами земляных возвышений, расположенных у стен дома. Рано утром Ванда встала и легла так, что наши головы оказались рядом. Она спросила: «Ты спишь?» Похоже, мое молчание ее вовсе не устраивало — Ванда продолжала шепотом раз за разом задавать мне этот вопрос, пока я, наконец, сердито не ответил ей: «Нет!»

— Господин, ты зол на меня из-за того, что все теперь считают меня твоей женой? — по ее голосу я догадался, что Ванда едва сдерживает смех. Похоже, она вдоволь повеселилась, проведя сегодняшний день с дочерьми Дивикона. — Господин, раз уж ты смог в смертельной схватке победить германского князя, значит, я могу быть твоей женой, верно? — На этот раз она едва слышно рассмеялась.

— Что ты хочешь этим сказать? — не выдержал я. — Что я это все выдумал?

— Нет, мой господин, — соврала Ванда. — Я ни в коем случае не хотела тебя оскорбить или обидеть. Прошу, прости меня!

— Хорошо… Но запомни: я прощаю тебя в последний раз. Ты слишком часто испытываешь мое великодушие! Только попробуй вновь позволить себе подобную наглость! Я велю выпороть тебя и тут же продам.

На мои угрозы Ванда ответила молчанием. Скорее всего, в тот момент она улыбалась. Как мог разумный человек продавать рабыню, которую он же совсем недавно велел выпороть? Тут я понял, что Базилус тоже не спит. Он тихо смеялся, услышав наш разговор. Даже умирая от усталости или страдая от боли, он никогда не сомкнул бы глаз, пока кто-нибудь хоть что-то рассказывает. Или пока находящиеся рядом с ним люди просто разговаривают. Мой друг детства не представлял свою жизнь без историй, которые он впоследствии мог бы пересказать кому-нибудь, несколько приукрасив. Впрочем, такая черта характера была присуща и мне.

Утром мы завтракали в доме Дивикона лепешками и свежим козьим молоком. Если кельты хотят показать своему гостю, как высоко они его ценят, они стараются на прощание сделать для него что-нибудь приятное. Именно так решил поступить в то утро князь тигуринов.

— Корисиос, ты должен подарить своей рабыне Ванде свободу. Ей следует одеваться и выглядеть подобно женщине знатного происхождения, а не рабыне, — сказал Дивикон, а его дочери и внучки заулыбались, поглядывая на меня. Хотя подобная ложь не считается среди кельтов чем-то постыдным, мне было очень неприятно. Так уж у нас принято шутить. Таково своеобразное проявление кельтского чувства юмора. Непосвященным, родившимся в других племенах — из всех присутствующих это можно было сказать только о Ванде, — понять подобные шутки довольно трудно.