– Ах нет, я никуда не поеду. Вы же знаете, у меня подагра. Займитесь этим делом сами, Ордоньес.

Антонио замер от изумления. Поскольку он не ответил согласием, но и не удалился, полковник поднял глаза от письменного стола.

– Что у вас за выражение лица? – пожурил он подчиненного. – Вы временно занимаете должность подполковника, не так ли? А всем подполковникам хочется командовать полком. Вот вы наконец-то и получили такую возможность.

Но, поскольку эти доводы, казалось, не убедили Ордоньеса, он добавил:

– Расстреляйте несколько подозреваемых, да и дело с концом. Увидите, все наладится само собой.

И полковник снова занялся своим письмом.

Тем временем на склонах Пустой горы случилось невероятное и уникальное событие, в возможность которого трудно было поверить: один фунгус попытался убить другого.

Жертва выбралась из недр Пустой горы и замерла под дождем. Монстр стоял под струями воды, низвергавшимися с неба, и впитывал влагу. Разветвленные конечности прижаты к цилиндрическому телу, взор затуманился. И покуда он пребывал в этом блаженном состоянии, кто-то ударил его в спину, рассчитывая столкнуть в глубокую расселину. Пятьсот фунгусов, находившихся поблизости, устремились к сородичу и, поняв, в чем дело, всей толпой набросились на убийцу. Пятьсот фунгусов, вооруженные шипастыми зубами, когтями и языками-змеями, с ревом и улюлюканьем принялись яростно терзать виновника, отрывая корни, служившие ему руками, пальцами, ногами, и измельчая их на мелкие кусочки. Кривой, оказавшийся поблизости, проложил себе дорогу в толпе, чтобы узнать, кто совершил злодейство. Виноватым в преступлении оказался Коротыш.

Преступнику уже недоставало двадцати с лишним пальцев, оторванных разгневанными собратьями.

– Спросите его, зачем он это сделал? – закричал Кривой.

Нападавшие остановились.

– Почему ты решил сбросить фунгуса в бездонную пропасть? – обратился к нему Кривой от имени остальных фунгусов.

Коротыш, дрожа, поднялся на ноги. По сравнению с другими фунгусами, высокими и статными, он выглядел смешно и по-детски нескладно: голова была непропорционально велика для его тонкого и хрупкого туловища. Когти собратьев оставили на его боках длинные борозды, а части корней действительно не хватало. Но в целом Коротыш отделался сравнительно легко: два десятка пальцев – не слишком большая потеря для существа, у которого их как минимум три сотни. Он посмотрел на Кривого и на остальных фунгусов, замерших в ожидании ответа, и пробормотал:

– Я хотел его отблагодарить.

Услышав эти слова, все сказали:

– Тогда все понятно.

И вернулись к своим делам.

Фунгусы видели чувства других существ и не умели лгать. Все поняли, что хотел сказать Коротыш: в тот день, когда его самого спасли из расселины, он был так счастлив, ощутил такую благодарность за заботу о себе, что ему хотелось дать остальным возможность испытать это счастье и почувствовать отзывчивость собратьев. Однако Коротыш не мог спасти фунгуса из расселины, если тот сначала в нее не упадет. Вот он и толкнул беднягу, желая потом его спасти. И тогда собрат узнает, какая радость рождается в душе спасенного. Все поняли причину поведения товарища: его намерения оказались благими, хотя он и ошибался, – и Коротыш был прощен.

Однако с тех пор остальные чудовища старались избегать общества Коротыша. Стоило ему приблизиться, как они отталкивали его самыми длинными из своих рук-щупалец. А говорили ему при этом такие слова: «Ты ведешь себя не как все, поэтому лучше иди куда-нибудь подальше от нас». Однако он тянулся к ним снова и снова, словно клянчил подаяние: Коротышу не хватало общества себе подобных, их огромных тел, их спор, их слизи. Но его не принимали. Когда начинался дождь и все выходили из недр горы, чтобы напиться падающей с неба воды, близко его не подпускали. Сотни фунгусов образовывали неподвижные группы, которые в забытьи впитывали влагу, словно одушевленный лес, погруженный в дрему, а Коротыш не мог к ним присоединиться, он был отлучен от всех существ, которых знал в этом мире. Несчастный был единственным фунгусом, не лишенным век, и когда остальные его отвергали, он быстро-быстро моргал, и глаза его наполнялись жидкой слизью, похожей на слезы. А еще его частенько била дрожь. Одиночество было для фунгусов еще более невыносимым, чем безделье, и с того дня Коротыш чувствовал себя до крайности несчастным.

Нелегко давался полку поход в Велью. Все дороги в этих краях шли через Пиренейские горы, а не обходили их стороной, и четыреста военных со всем своим снаряжением вынуждены были двигаться по невероятно крутым или до смешного узким тропам, которые не могли вместить в себя одновременно все колеса, ноги и копыта. Люди задыхались, подворачивали себе ноги, поэтому вскоре повозки оказались перегружены ослабленными или получившими травмы солдатами. Острые кустарники рвали шинели, полы мундиров и брюки. С наступлением весны дождь лил неустанно, как бывает только в Пиренеях, а когда пехотинец день за днем шагает под дождем, чувствуя, что вода проникает сквозь фуражку, струится по голове и бежит за воротник, а мокрые брюки прилипают к икрам, его боевой дух неминуемо снижается. От напоенного влагой воздуха порох отсыревал, а жерла пушек ржавели, сколько бы их ни затыкали огромными пробками. Когда полк наконец вошел в Велью, вид у солдат был такой, словно они отступали после сокрушительного поражения, а не собирались атаковать неприятеля.

День выдался туманный. Вдали уже виднелись первые дома Вельи, но солдат отделяла от городка густая и холодная завеса. С незапамятных времен туман вызывает у людей безотчетное беспокойство. Желая противостоять этому чувству, Антонио приказал барабанщикам возглавить отряд, чтобы подбодрить солдат. Кроме того, он хотел войти в городок во всей боевой красе, но это оказалось ошибкой. Ордоньес добился только того, что местные жители, от природы не слишком общительные, забились еще глубже в свои домишки с черепичными крышами. Когда Антонио въехал верхом в Велью, в глубокой тишине был слышен только звон его подков о булыжники мостовой. Навстречу ему вышел только градоначальник, который пытался разглядеть командира полка в густом тумане, вертя головой на слишком короткой шее, точно растревоженная курица. Наконец он увидел коня Антонио и бросился ему навстречу. Ордоньесу этот человек сразу не понравился. У него была огромная и круглая голова, словно предназначенная для епископской митры, короткие и толстые, как сардельки, пальцы и огромная задница размером с большой барабан. На лице сияла притворная, будто бы нарисованная, улыбка в обрамлении обильных светлых бакенбард. Градоначальник произнес несколько дежурных любезностей, но Антонио лишь поплотнее закутался в плащ и распрощался, сухо сказав: