Во Франции, между прочим, имеет место быть нечто очень похожее. Никакого «штурма» Бастилии и не было, точно так же понемногу просочились тамошние бунтовщики в крепость и перебили весь гарнизон, которого было всего ничего. Зато какие гравюры появились в конце восемнадцатого века! Я в шестидесятые выписал сыновьям, тогда еще школьникам, «Детскую энциклопедию», там в томе по зарубежной истории была одна такая картинка. Героический штурм, спасу нет! Из Бастилии палят пушки, у осаждающих красиво палят шеренгой орудия… А никакой шеренги орудий не было и штурма не было, а из Бастилии ни одна пушка не пальнула – в крепости вообще не было пороха, и гарнизон был – полтора инвалида, и ни одного политического там не маялось – то ли шесть, то ли семь уголовников…

И что? Я читал – потом французы учредили почетный знак в честь штурма Бастилии, и получать его сбежалось немало народу. Мало того, у французов до сей поры четырнадцатое июля – национальный праздник, День взятия Бастилии, и отмечают они его очень торжественно. В прошлом году показывали по телевизору – и народные шествия, и военный парад…

Так и с историей гражданской войны в Сибири обстоит – с умным видом «открывают» давно известное, с видом первооткрывателей шумят: мол, советская власть в Сибири пала.

Так ведь никто и не спорит – именно что пала. Именно это слово при самой что ни на есть советской власти порой печатно употреблялось, потому что так и обстояло, и об этом ничуть не стыдились упоминать.

Другое дело, никогда раньше не писали, что в гражданской войне в Сибири были свои серьезные нюансы и свои сложности. Поймите меня правильно. После всего этого потопа перестроечных разоблачений (далеко не всегда правдивых и справедливых) я отнюдь не стал ни антисоветчиком, ни антикоммунистом. Не могу сказать, что я такой уж высокоидейный коммунист, но в партию я вступил на фронте, в сорок втором, в очень тяжелые времена – и билет сохраняю.

Но что поделать, если в Сибири и в самом деле хватало своих нюансов и сложностей…

У нас те схемы, что удачно работали в России и отражали, что уж там, истинное положение дел, решительно не годились. Это в России много земли было у помещиков, а у крестьян мало, то-то, когда Столыпин объявил реформы, они массами в Сибирь кинулись счастья искать. А у нас помещиков отродясь не бывало, так что никакого передела земли и не требовалось. И пролетариата в российском понимании не было, потому что не было больших фабрик и заводов. К «классическому» пролетариату можно отнести разве что рабочих железнодорожных мастерских вдоль всей Транссибирской магистрали. Именно они в девятьсот пятом Красноярскую республику и провозгласили, только продержалась она неполный месяц: пришли войска и без особых трудов республику отменили…

Сибирские деревни жили зажиточно. Это в России многие крестьяне были безлошадными, а у нас в Сибири без лошади в хозяйстве просто-напросто не проживешь, ложись да помирай. В России человек с парой-тройкой лошадей считался бы богатеем, а у нас – обычное дело.

Ну вот, и после революции очень многие приехавшие к нам большевики до того в Сибири не бывали, нюансов и сложностей не понимали и не учитывали. Стали корежить жизнь по тем российским схемам, наломали немало дров – вот сибиряки и шатнулись к Колчаку массово. Нешуточный был энтузиазм, так что прямо-таки поперли к Уралу, взяли Екатеринбург и Пермь. Дело отнюдь не в поставках иностранного оружия – не такими уж они были большими, и, что важнее, воюют не оружие, а люди.

Трудно сказать, как бы все повернулось, пойди сибиряки под бело-зеленым флагом с тем же воодушевлением из Поволжья на Москву. Только и воодушевление, и энтузиазм очень быстро улетучились напрочь. И никто, кроме Колчака, в этом не виноват. Своими руками все загубил, кокаинист хренов…

И он, и его офицерство, особенно старший командный состав, большей частью в Сибирь попали впервые в жизни. Как в свое время большевики, нюансов и сложностей не понимали и не учитывали. И начали всё делать опять-таки по своим схемам, которые для Сибири никак не годились. Карательные отряды форменным образом лютовали – чаще всего без всякого повода. Обычно было так: стоит себе деревня с зажиточным народонаселением. Ни за колчаковцев не стоит, ни за красных, хочет одного: чтобы людям дали жить, как они хотят, и не лезли к ним с реквизициями-мобилизациями. Приходят колчаковцы, порют, вешают, частенько перед этим лупят по селу из пушек. Просто так, ни за что – острастки ради, чтобы «быдло» знало свое место. Об этом иногда отнюдь не красные пропагандисты писали – недавно напечатали отрывки из дневника колчаковского министра барона Будберга. Он подробно об этой карательной практике рассказывает, очень ее осуждает и предсказывает, что добром это не кончится. А дневник пишется не для печати, а для себя…

А ведь были еще и чехи, чехословацкий корпус. Эти с красными и не думали воевать, в первую очередь преследовали собственные шкурные интересы. Тоже позверствовали, но в первую очередь грабили все, что не прибито и не приколочено. Они, кстати, преспокойным образом Колчака и сдали, договорились с красными: те им разрешают вывезти все награбленное, в том числе часть царского золотого запаса, а они сдают адмирала, как пустые бутылки в пункт приема стеклопосуды…

В общем, валом пошли зверства, притеснения и реквизиции. А с сибиряками так нельзя, никакое они не быдло, привыкли жить гораздо вольнее, чем в России, и шапку ни перед кем не ломать. Ружье в каждой избе, фронтовиков много, иные с винтовочками и наганами вернулись… Как сначала шатнулись к Колчаку, так в массовом порядке от него и отшатнулись. Без всякого участия и руководства большевиков появились целые партизанские армии, в девятнадцатом и города брали. Ну, что вам рассказывать, вы ж минусинский, сами знаете, кто оттуда колчаков гнал. Появились целые «партизанские республики» размерами побольше иной Франции – Тасеевская, Баджейская. Красных и там близко не было, народ сам управлялся.

(Да, такое вот отступление о батраках. Было их у нас немало, и были это, за редкими исключениями, как раз столыпинские переселенцы из России. Кое-кто из них выбился в крепкие хозяева, но многим у нас не пофартило, кто несолоно хлебавши вернулся в Россию, кто подался в батраки. Когда началась Гражданская, очень четкое пошло размежевание: местные – к Колчаку, «столыпинские» – в красные партизаны…)

С нашей деревней получилось, как со многими другими. Жили себе, как привыкли, в драку не встревали, разве что иные хоронились от мобилизации в тайге – а в тайге поди сыщи… Это вам не бульвар. Нагрянула однажды казачья сотня, и началось… Двух человек повесили на воротах – тех, кто под руку попались, перепороли немало народу – и мужиков, и баб. Устроили реквизицию, и скота изрядно угнали, и с женским полом охальничали, и грабили что понравится.

Погуляли так по всей округе. Вот округа и поднялась. В нашей деревне отряд сколотил Ануфрий Седых, нет, ни с какого боку мне не родственник, просто у нас, так уж случилось, полдеревни было Седых. Человек был примечательный: до войны мирный волостной землемер, а на войне дослужился до подпрапорщика и получил полный Георгиевский бант – четыре креста, четыре медали. И командиром отряда оказался толковым – бывает такое на войне с самыми мирными людьми, которым выпал случай проявить себя…