Он протянул визитную карточку, поблагодарил мистера Фортуна и Генри и удалился, торжествуя.

Он значительно продвинулся в своем расследовании. Конечно же не могло быть двух белых бритв Эндикотта с одинаковыми следами плохого обращения и одинаковыми трещинами в кости. Конечно же он выследил ту самую, а если так…

Что ж, если так — осталось найти мистера Шика. Бродячий парикмахер с рыжими волосами и кривым плечом — не иголка в стоге сена. Однако оставалась неприятная вероятность, что мистер Шик стал парикмахером только на один раз. В этом случае его почти наверняка зовут не Шик.

Лорд Питер минутку подумал, потом вошел в телефонную будку и позвонил в полицию Уилверкомба. Ему ответил суперинтендант Глейшер. Он с интересом выслушал, что Уимзи узнал историю бритвы. Нет, лично он не заметил трещины в рукоятке, но если его светлость немного подождет… Алло! Это Уимзи? Да, его светлость совершенно прав. Трещина есть. Почти неразличимая, но она там есть. Конечно, это странное совпадение. Пожалуй, это стоит расследовать.

Уимзи снова заговорил.

Да, непременно. Полицию Сигемптона попросим выследить Шика. Несомненно, окажется, что Алексис взял бритву у него, но странно, что он ее не купил в Уилверкомбе, раз уж она понадобилась. Недели три назад, говорите? Отлично. Он посмотрит, что можно сделать. Он также выяснит, не был ли Алексис за это время в Сигемптоне или, наоборот, не был ли Шик в Уилверкомбе. Он премного обязан лорду Питеру за хлопоты, которые тот на себя взял, всем этим занявшись. Если его светлость думает вернуться в Уилверкомб, то здесь произошли события, которые могли бы его заинтересовать. Теперь совершенно ясно, что это самоубийство. Но все же в таких делах приходится действовать крайне осторожно. Нашли ли тело? Нет. На берег его не выбросило, а ветер все еще нагоняет волны, и возле Жерновов поиски вести нельзя.

Ответь, скажи теперь,

Кольцо не жмет ли?

«Трагедия невесты»

Воскресенье, 21 июня

Гарриет Вэйн и лорд Питер Уимзи сидели на берегу моря, глядя на Чертов утюг. Между ними стояла корзинка с провизией, пока еще не открытая. Уимзи чертил схемы на влажном песке. С моря дул свежий соленый ветер и трепал темные волосы Гарриет. Погода была хороша, но солнце проглядывало только изредка — по неспокойному небосводу катились облака, то и дело сталкиваясь друг с другом. Над Жерновами море пенилось яростными бурунами. Было около трех часов дня, самый пик отлива, но даже сейчас Утюг был открыт не полностью. Ревущие океанские волны накатывали на скалу и с тяжелым вздохом бились об ее подножие.

— Нас интересует время смерти, — говорил лорд Питер. — Полиция точно установила, каким образом Алексис сюда попал, тут никаких сомнений вроде бы нет, слава богу. Поезд из Уилверкомба по четвергам останавливается на полустанке «Дарли» в 10.15 — люди едут на рынок в Хитбери. Алексис ехал этим поездом и вышел на полустанке. Думаю, это точно был он. Его черная борода и щегольской костюм бросались в глаза. Это можно считать доказанным. Его узнали по описанию проводник и еще три-четыре попутчика. К тому же квартирная хозяйка говорит, что он вышел из дому так, чтобы успеть на поезд, а еще его помнит кассир в Уилверкомбе. Причем, дорогая моя Гарриет, первый проданный в тот день обратный билет от того полустанка до Уилверкомба не был ни использован, ни сдан.

— Обратный билет?

— Обратный. И как вы, Шерлок, точно подметили, это камня на камне не оставляет от версии о самоубийстве. Я так и сказал суперинтенданту — и что же услышал в ответ? Что самоубийцы, тем паче самоубийцы-иностранцы — люди противоречивые и действия их необъяснимы.

— Может, в жизни они и правда такие, — задумчиво заметила Гарриет. — В книге никто не стал бы покупать обратный билет, намереваясь покончить с собой, но настоящие люди другие. Он мог ошибиться или купить билет по привычке, а может быть, он тогда еще окончательно не решил свести счеты с жизнью.

— Я-то думал, что главный осторожный хитрец на всем белом свете — мой друг старший инспектор Паркер, но вы его превзошли. Привычку можете вычеркнуть. Я отказываюсь верить, что наш нежный Алексис имел привычку ездить на полустанок затем, чтобы пройти четыре с половиной мили и взгрустнуть там, где плещет прибой. Что ж, пометим себе, что обратный билет «требует объяснения». Отлично. Дальше. На полустанке больше никто не сошел, хотя в поезд села изрядная толпа, так что мы не знаем, что случилось с Алексисом. Но если допустить, что он шел со средней скоростью три мили в час, то до Утюга он добрался, скажем, не позже 11.45.

— Погодите минутку. А что с приливом? Когда в четверг был отлив?

— В 13.15. Я про это узнавал. В 11.45 У подножия Утюга было футов пять глубины, но высота скалы десять футов, и она постепенно повышается от берега в сторону моря. В 11.45 или чуть позже наш приятель мог дойти до скалы, не замочив ног, и усесться сверху.

— Хорошо. Мы знаем, что ног он не замочил, так что это прекрасно укладывается. Ну а дальше?

— Что дальше? Перерезал он горло сам себе или кто-то оказал ему эту любезность? Когда именно он умер? Какая жалость, что мы потеряли труп. Даже если он вынырнет, по нему уже ничего не скажешь. Когда вы его нашли, он, конечно, еще не окоченел. И не остыл, говорите?

— Если бы тогда на скале оказалась глыба льда, — отозвалась Гарриет, — она бы вскипела, и можно было бы яйца варить.

— Прискорбно, прискорбно. Минутку. Кровь. Как она выглядела? Как плотные красные сгустки? Или сверху студенистая светлая сыворотка, а внизу — красное?

Гарриет замотала головой:

— Нет. Она была жидкой.

— Какой она была?!

— Жидкой. Когда я дотронулась до нее рукой, та стала мокрой.

— Разрази меня гром! Секунду, секунду. Где была кровь? Все кругом было забрызгано, наверное.

— Не совсем так. Под телом натекла большая лужа, как будто он наклонился и зарезался над чашей. Кровь скопилась в углублении в скале.

— А, понятно. Это все объясняет. Видимо, в углублении после отлива осталась морская вода. То, что выглядело как кровь, на самом деле было смесью крови и воды. Я уж подумал…

— Нет, послушайте! Она везде была совершенно жидкой. Из шеи вытекала. А когда я подняла его голову и сдвинула тело, потекла сильнее. Какая мерзость!

— Но моя дорогая…

— Да, и слушайте дальше! Когда я пыталась снять с него перчатку, она не была заскорузлой — она была мягкой и мокрой. Его руки были прямо под горлом.

— Боже! Но…

— То есть левая рука. Правая свисала с края скалы, добраться до нее можно было, только если опереться на тело, но мне что-то не захотелось. А надо было попробовать. Мне было интересно, почему он в перчатках.

— Да-да, понимаю. Но теперь нам известно, что его руки были в порядке. Это уже не важно. Я про кровь — вы отдаете себе отчет, что если кровь была еще жидкой, то с момента смерти прошло несколько минут, не больше?