Сердце Яна колотилось от возбуждения. Он опять облился холодным потом. Медленно, как в зыбучий песок, он погружался в отчаяние. Ян посмотрел на инспектора. Инспектор, подперев рукой щеку, внимательно смотрел в открытый ящик своего письменного стола. Должно быть, читает детектив, подумал Ян. И тут ему впервые пришло в голову, что роман он писал из-за самого себя, из-за того, что хочет смыть с себя грязь и остаться чистым. Он даже не подумал, что может этим навредить Зденке и детям. И может быть, сама рука Провидения случайно уничтожила и копию, и оригинал…

Ян подтолкнул бумагу в сторону инспектора. Инспектор поднял взгляд и закрыл ящик.

– Готово? Отлично! Подпишитесь здесь… так… Вам – копия. Как только найдем, сразу сообщим. O.K.?

– О. К., – тихо сказал Ян.

– А здесь кто-нибудь знал о вашем романе? Кроме вас, разумеется?

– Да… Нет… – запинался Ян.

– Ну, до свидания! – сказал инспектор, вставая из-за стола, и протянул Яну руку.

– До свидания, – ответил Ян и направился к двери.

– Простите, я у вас и не спросил, – снова обратился инспектор Попович к Яну Здржазилу, – как называется этот ваш роман?

– Román mého života, – сказал спокойно Ян.

– О! – сказал кратко инспектор и тут же рассмеялся долгим, сердечным смехом.

Рассмеялся и Ян Здржазил, вытирая рукавом слезы.

У входа на фабрику писателей ждал начальник цеха по производству колбас. Пока все шли к цеху, он сказал несколько слов о самой фабрике, упомянул о мощности, производстве, новых капиталовложениях и закончил тем, что не решается более утомлять их деталями и банальными сведениями, мешать возможному творческому вдохновению и общему поэтическому восприятию фабрики. Писателям это очень понравилось, особенно местным, которые опасались, что придется выслушивать тягомотину. Затем он привел их в цех, рабочие уже в дверях приветствовали писателей бурными аплодисментами. За писателями поспешал шофер автобуса, в руках у него было два больших пакета с книгами. Начальник цеха объяснил собравшимся рабочим, что это писатели, мастера пера, что мы горды тем, что они выбрали именно нашу фабрику и именно наш цех, что у рабочих редко бывает возможность видеть живых писателей, но рабочие тоже любят хорошую книгу, то есть художественное слово в целом, как в письменной, так и в устной форме, и что ему особенно приятно, что все мы имеем возможность видеть здесь и Министра, который столько раз в своих выступлениях говорил, что культура должна проникать в самые широкие массы, особенно в рабочую среду, и который словом и делом способствовал развитию самодеятельного искусства, а что касается этого, то здесь мы действительно не ударили лицом в грязь, потому что у нас есть и фольклорный ансамбль, и драмкружок, а кроме того, на нашей фабрике работает известный художник-примитивист Франьо Кефечек…

Прша несколько раз незаметно шептал на ухо начальнику цеха: «Отлично, Юра… Отлично…» В конце концов начальник цеха, которого Прша называл «Юра», предоставил слово Министру. Министр сказал, что ему особенно приятно встретиться с рабочими, этой революционной базой нашего общества, тем более что и сам он начинал свой жизненный путь рабочим. Потом он сказал, что ему также очень приятно открыть встречу с писателем товарищем Пршей и представить его новую книгу, автор которой уже целый ряд лет крепит связи между писателями и рабочими, протягивая им руку дружбы, который сам прокладывает путь своей книги к читателю-рабочему и новый роман которого «Золотой палец» является вершиной многолетних усилий автора в плане осуществления контакта между культурой и производством. Затем Министр показал рукой на пакеты и сказал, что в них находится пятьдесят экземпляров романа «Золотой палец» с автографом автора, что это подарок рабочим для их фабричной библиотеки, если она у них есть, а если нет, то книги послужат хорошей базой для ее создания.

Затем выступил Прша, он сказал, что, к сожалению, не сможет прочесть отрывки из романа ввиду присутствия иностранных гостей, которые не понимают нашего языка, но вместо этого прочтет несколько коротких стихотворений. Также он попросил рабочих еще раз поприветствовать аплодисментами иностранных гостей, известных у себя на родине писателей, а особенно представителя Франции, который является ни больше ни меньше как родственником прославленного писателя Гюстава Флобера. Рабочие зааплодировали. Потом Прша начал читать свои стихи. Читал он громко, рубя строки, будто это строевая песня или перебранка. В стихах было много односложных слов, таких как «кровь», «нож», «прах», «кость», «страх», «перст», «желчь», «бой», «волк» и все в таком же роде. Венгерке, которая под впечатлением того, что она увидела в цехе, и без того побледнела, эти слова казались колючками, которые поэт с мучениями выплевывает изо рта. Страдальческое выражение лица и болезненно искривленные губы Прши делали этот образ еще более убедительным. В результате венгерка побледнела и, обмякнув, повисла на руке Леша, но кто-то тут же сориентировался и принес ей стакан воды.

Когда Прша окончил читать, рабочие зааплодировали. Одному из рабочих особенно понравилась строчка: «Мой клык во тьме сверкает, жаждет крови», и позже, во время послеобеденной смены, он время от времени повторял ее, пугая работниц. Были распакованы книги, и все смогли полюбоваться прекрасно изданным романом Прши. Министр покинул писателей и в сопровождении какого-то человека в белом колпаке пошел осматривать цех. Рабочим больше всего понравилась пожилая полячка Малгожата Ушко, она единственная из писателей подошла к ним, что-то объясняла, жестикулируя, некоторым дарила значки, другим пожимала руку. Писатели удивлялись активному поведению всегда незаметной представительницы Польши. Венгерка, бледная как мел, по-прежнему опиралась на Леша. Леш любезно предложил ей свой носовой платок, который венгерка с благодарностью приняла и начала им томно обмахиваться. Вскоре к рабочим присоединился и прозаик Мраз, выказавший столь большой интерес к их продукции, что они принялись угощать его разными сортами колбасы. Мраз не отказывался.

Визит потихоньку катился к концу, но тут неожиданно попросил слова Жан-Поль Флогю. К счастью, здесь оказалась переводчица, студентка романо-германского отделения, которая приехала с ирландцем. Жан-Поль Флогю от имени иностранных писателей поблагодарил рабочих за теплый прием, затем сказал, что особое впечатление на всех произвело то, что эта фабрика производит пищу, а затем с французской тонкостью и изяществом закончил тем, что писатели и рабочие – братья. Переводчица немного запуталась, и у нее получилось, что писатели производят духовную пищу, а рабочие – мясную и поэтому они братья. Затем Жан-Поль Флогю упомянул немцев, с глубоким уважением относящихся к своей культуре, которые в начале нашего столетия выпускали автомобиль, носивший имя «Гётемобиль», в честь великого поэта Гёте. Повсеместно известно, сказал Флогю, «Шиллерлокен», рыбное филе, которое теми же культурными немцами названо по имени великого Шиллера. У австрийцев, продолжал Флогю, есть любимые во всем мире шоколадные конфеты «Моцарт», названные в честь великого композитора. У французов – «шатобриан», оригинальное блюдо, которое они, народ остроумный и гордящийся своей литературой, назвали именем великого французского поэта Шатобриана. После этого господин Флогю предложил рабочим назвать какой-нибудь из производящихся ими продуктов именем своего, отечественного, поэта, а раз уж возникла такая мысль, сказал Флогю, то почему бы, например, не назвать эту – тут Флогю двумя пальцами взял за хвостик колбаску – красивую и, конечно же, вкусную колбаску именем Прши, причем имя «Прша» он произнес с французским «р» и с ударением на «а». В цехе повисла тишина. Прша поднял брови и неопределенно наморщил лоб – он не мог сообразить, следует ли воспринимать предложение Флогю как оскорбление или как комплимент.