царя был на местах неверно истолкован и стоящие на польских квартирах русские полки прибегли не к покупкам, а к обыкновенным реквизициям, то ли покупки эти делались лишь с учетом интереса «покупателей», — во всяком случае, жалобы начинают поступать уже в год заключения трактата. Шляхта жаловалась, что солдаты берут «вместо провианту волами и иною скотиною», но реквизицией мяса дело с незаконными сборами не ограничилось. Все в том же 1707 году канцлеру Г. И. Головкину пришлось иметь неприятный разговор с генерал-комиссаром князем В. А. Долгоруковым, которому дали понять, что сахар, изюм и перец, так полюбившиеся квартировавшим в Польше войскам, в оговоренный по трактату провиант не входят.

Но внушение не оказало должного действия, и вскоре польские послы обратились с официальным протестом к русскому правительству. Вот что сказали они в своем гневном заявлении: «Берут по своим прихотям офицеры, кто что захочет, и чего в иных местах, а именно по деревням, купить и промыслить невозможно, то есть корицу, сахар, гвоздику, лук, перец, огурцы большие и малые, а к тому же еще и пиво, мед, вино, и за то, ежели где оного не сыщется, правят многие деньги и берут под этот провиант подводы и лошади, кто до которых мест захочет, чего терпеть им больше невозможно, ибо и самим им, владеющим, от подданных своих насущного хлеба уже мало осталось». Послы говорили, что полякам было куда легче при шведах, и жаловались, что теперь на провиант для русских с каждого «дыма» уходит 50 злотых. В основном их обиды касались офицерского корпуса, и они предлагали вообще лишить права на бесплатный провиант имеющих, как они считали, значительные денежные оклады офицеров, способных приобретать продукты за свой счет. Если заявление, говорили послы, не будет удовлетворено, то Речь Посполитая вовсе откажется от снабжения русской армии провиантом.

Но ультиматум Польши натолкнулся на стену решительного протеста со стороны России. В ответ на заявление послов русское правительство в свою очередь заявило, что войска на территории Польши находятся лишь потому, что этого требуют условия безопасности страны-союзницы, «для сохранения живота и вольности их от неприятеля», что на эти цели русскими уже издержаны «многие миллионы», которые следовало бы потратить полякам. Кроме того, заявление отводило и обвинения в незаконных сборах продуктов, — «излишняго ничего у них не берется, и излишняго имать накрепко закажется». Таким был ответ России польским представителям.

И меры по борьбе со злоупотреблениями в сборе провизии с польских обывателей на самом деле не заставили себя ждать. Оглашаются по армии «жестокие» указы, запрещавшие брать у населения что-либо силой, без оплаты. Но одними репрессиями делу трудно было бы помочь — голодный солдат способен был переступить закон, что бы ему за это ни грозило. А поэтому русская военная администрация спешно рассылала по польским местечкам «универсалы» с призывом к обывателям заранее подготавливать для продажи и хлеб, и всякие другие припасы. И в том случае, если предложения «универсалов» игнорировались, местное население уже как бы на законном основании могло быть подвергнуто принудительной продаже их запасов продовольствия. Меншиков по этому поводу писал в 1712 году: «… принуждены будут силою брать, где какое пропитание сыщут, и тогда удержать будет их невозможно, к тому ж и вину поставить им будет нельзя (русскому войску. — С. К.), понеже никто, видя способ к получению пропитания, з голоду уморить себя не захочет».

По всей видимости, положения трактата 1707 года хоть и не отменялись, но по причине крайнего разорения войной гражданского польского населения снабдить провиантом за его счет русскую армию не представлялось возможным. Но солдаты, зная о своих законных правах, искали способы удовлетворить лишь собственные потребности, а следствием являлись реквизиции. Увы, причиной злоупотреблений хотелось бы назвать здесь в первую очередь следующее обстоятельство — войну, где забывались напрочь правила морали и торжествовали принципы крайнего эгоизма, инстинкт самосохранения и интересы узкокорпоративные. Поляки пытались было отказаться от натуральных поставок провианта русскому войску, предлагая заменить хлебные дачи денежной компенсацией. Узнав об этом, Петр I язвительно заметил: «Зело удивительно пишете, что поляки хотят деньгами платить, — как могут солдаты деньги есть?» Как видим, не без оснований отрапортовал подполковник Смоленского пехотного полка о том, что, живя у польских «господарей», смоленцы в провианте не испытывали никакой нужды.

Не с одними лишь поляками заключили русские «кондиции» о прокорме российских войск. Союзники-датчане тоже обещали в специальном соглашении давать полкам Петра в случае их присутствия по договору в пределах Дании провизию: хлеб, мясо или рыбу (морская держава!), давая по четверти фунта на день того или иного продукта (чуть больше 100 г) и по 3 фунта соли в месяц человеку (в России солдатам давали только два). Им обещали постоялые дворы в качестве квартир, а также «доброе попечение» о раненых; кроме того, русское войско получало бы от датского короля вино и пиво «по нескольку». Но обещания обещаниями, а на деле положение с провиантом у русских войск, находившихся в Дании, напоминало польскую ситуацию. Семеновский полк, к примеру, натолкнулся на категорический отказ датских обывателей выдавать солдатам провиант. Союзники не пускали их и в свои дома. Да, грань между солдатом союзной армии и неприятельским солдатом при решении вопроса о прокорме и постое была очень зыбкой в то время, когда и в своей стране обыватели едва терпели претензии «защитников».

Теперь посмотрим, как много съедали воины, находившиеся в заграничных походах, — здесь норма была несколько иной. Уже с самого начала Северной войны для «заграничного» кормления, когда армия попадала в непривычные, более сложные условия, были введены так называемые порционы, своего рода пайки или комплекты провиантского довольствия. «Старая» Россия не знала порционов — их позаимствовали из устава армии Священной Римской империи. В один порцион, по Воинскому уставу 1716 года, входили продукты, положенные солдату на день его «зарубежной» жизни. Это 2 фунта хлеба, — вспомним сразу, что и в России он получал от казны такое же количество. Мяса в порцион включалось 1 фунт, круп — 1,5 гарнца в месяц, что равнялось российской даче. Соли он съедал 2 фунта — не больше, чем дома, но кроме этого получал он в день 2 чарки водки и гарнец пива — почти два литра! А на квартирах давался солдату еще и уксус.

Мы говорили о порционах как о норме питания нижних чинов, но ими же снабжался и офицерский корпус армии, только в размерах куда более значительных. В начале Северной войны порционные дачи командиров выглядят просто устрашающими — нормы скопированы из «цесарского» устава. По ним генерал-фельдмаршал мог получить 300