Если коротко излагать суть поставленного ультиматума, меня лишали буквально всего. В лучшем случае обещали сделать наемным управляющим и номинальным фронтменом принадлежащей мне фирмы. Правда, весьма высокооплачиваемым управляющим. Предлагали двадцать процентов от прибыли. В противном случае грозились посадить, а Линде, гражданке Франции и Болгарии, аннулировать вид на жительство в России. До кучи еще пугали, что отца сгноят в тюрьме за какие-то мифические растраты в его академическом институте. Я попросил на размышления неделю. Они дали три дня.

…Все-таки хорошо быть молодым. И наглым. И честным. У пожившего человека есть опыт – сын ошибок трудных и, как его следствие, страх. “Поживший”, конечно, испугался бы и был бы прав. Отдал бы все да и смотался с припрятанными на всякий случай несколькими миллионами на теплые острова. Но я тогда был не “поживший”, а молодой, наглый и честный дурак без опыта. Не знал злой генерал-полковник, что я буквально умолял Линду взять половину компании. Потому что она принадлежала ей по праву. Если бы не ее психологические изыскания, не было бы никакого Sekretex. Не знал генерал и того, что Линда отказалась. Не умолил я ее. А потому что тоже была молодой, беспредельно честной и искренней дурой. Вот взяла бы акции – и тогда б генерал знал. И ничего бы у меня не получилось. Но она не взяла. Единственное, что я смог ей всучить, и то после долгих уговоров, это доверенность на управление моей долей и завещание. Мол, кто, если не она, вдруг со мной что-нибудь случится? Но об этом вообще никто, кроме нас и адвоката с Риджент-стрит, не ведал. Гуляли мы как-то по Лондону и совершенно случайно увидели вывеску юридической конторы. Заскочили на полчасика. Как оказалось, именно это нас и спасло.

В общем, главной задачей было успеть за срок ультиматума эвакуировать Линду. В принципе, по закону они не могли задерживать гражданку Франции. Но какой же у нас закон? Если бы был закон, то и ультиматума не было бы. “Недетский мир” следил за нами не по-детски. Телефоны прослушивались. Куда бы я ни пошел, за мной следовала наружка. Наружка торчала даже у дома родителей, не говоря уже о слежке за Линдой. Оставалось только одно, любимое наше с нею занятие – быть честным. Правда, на этот раз не до конца и помня о своих интересах.

Я позвонил генералу и сказал, что на все согласен, подпишу им любые бумаги, но при одном условии: если они выпустят из страны Линду. В моем личном деле у них наверняка значилось, что за нее я не то что Sekretex или Родину – душу дьяволу продам, поэтому просьба не показалось им странной. Опасности моя подруга для них не представляла. Просто долбанутая француженка, помешанная на честности и свободе. Без нее даже лучше будет. Да и во всех их учебниках было написано, что вербуемому объекту нужно оставлять чуть-чуть воздуха и жизненного пространства. Отпустили они ее, пошли мне навстречу. А я в благодарность за это подписал все, что от меня хотели. Все доверенности, договора купли-продажи – короче говоря, вообще все. Только это уже не имело никакого значения. В день, когда Линда приземлилась в Париже, она, воспользовавшись доверенностью, переписала Sekretex на резервную компанию. Еще целых два года пубертаты из “Недетского мира” не догадывались, что им досталась пустышка.

* * *

Оставалось только выбраться самому. Это оказалось не так просто и заняло гораздо больше времени, чем я предполагал. Мало того что куратор генерал-полковник мне не доверял, – он еще и ненавидел меня какой-то чудовищной, почти классовой ненавистью. Буквально растерзать хотел и по ветру развеять. Однажды я не выдержал и спросил: а за что, собственно?

– Вы, Иван Константинович, ошибка природы. Знаете, как альбинос или теленок с двумя головами. Может, где-то это и нормально, но не у нас. Одним фактом своего существования вы смущаете и разлагаете наше здоровое в целом общество.

– И как же это происходит, по вашему мнению?

– Очень просто. Есть общество, есть правила этого общества. Если вкратце, люби родину, слушайся старших, будь смиренным, не задавай лишних вопросов, трудись, терпи, не высовывайся. По этим правилам Россия тысячу лет существует и еще много тысяч лет существовать будет. Вы же, Иван Константинович, делаете все наоборот. Не слушаетесь, высовываетесь, вопросы задаете. Да и бог бы с вами, у нас в России такие уроды долго не заживаются. Но вы живете, мало того – хорошо живете, у вас слава, у вас деньги, вас по телику показывают. “Значит, можно?” – думают простые русские люди. Особенно молодежь. И давай высовываться, не слушаться, вопросы задавать. А мы им по шапке, по шапке, жизни мы им вынуждены портить, а некоторым и ломать. И виноваты в этом вы, Иван Константинович. Вот за это я вас и не люблю.

Самое противное, что я не смог ему ничего ответить. Промямлил невразумительно, что тоже для блага Родины стараюсь, и прикусил язык. Ладно, с собственными моральными страданиями я еще кое-как справлялся, но когда они потребовали ключи шифрования запросов пользователей, я впал в окончательное уныние. Мой Sekretex, даже в названии содержавший понятие секретности, утрачивал свое главное свойство. Более того: он, призванный раскрепостить людей и сделать их свободными, превращался в инструмент закабаления и тотальной слежки.

Я опять бросился к своим влиятельным либеральным знакомым. Взволнованно и аргументированно доказывал, что они режут курицу, несущую золотые яйца. Но все, чего удалось добиться, это устного обещания, что массовых проверок пользователей не будет до тех пор, пока Sekretex окончательно не завоюет мир.

Чувствовал я тогда себя мерзко, и это несмотря на то, что мой поисковик триумфально шагал по планете. Европа была уже покорена, а на рынках Азии и Америки его доля достигла тридцати процентов и продолжала увеличиваться. Но чем оглушительнее были успехи, тем хуже становилось у меня на душе. Ладно Россия, здесь действительно привыкли слушаться, терпеть и не задавать вопросов, но закабалить весь мир… Вот тогда я наконец понял, что открыл ящик Пандоры, и ужаснулся.

От ужаса я сделал огромную глупость. Однажды ночью психанул и вошел в систему через кротовую нору, оставленную на всякий случай, по старому программистскому обычаю. Я чуть-чуть изменил код, совсем немного, буквально на пару знаков. Но с этой ночи педофилы в системе стали педерастами, а педерасты – любителями волейбола… На какое-то время должно было помочь. Приблизительно представляя себе, как работают неповоротливые механизмы “Недетского мира”, я оценивал отведенный мне срок от полугода до года. Потом вникнут и… Я не знал, что “и”. Расстреляют, посадят, мучить станут? В любом случае, ничего хорошего меня впереди не ждало.

За границу они меня не выпускали. Приставили ко мне телохранителя в звании капитана. Шоферы, секретари, уборщицы – все были из их долбаного “Недетского мира”. Обложили со всех сторон, сволочи… Я задыхался, я жить не мог под их ласковой опекой. Вдобавок приходилось нести отвратительную пургу при общении с журналистами и инвестбанкирами. Почему отменил IPO? Да просто жадный. Хочу срубить бабла, конечно, но по максимуму, поэтому и не тороплю события. Отчего уже почти год не выезжаю из России? Дел много, да и вдохновение меня посещает только на Родине. Нельзя мне сейчас от корней отрываться… В довершение всего жизнь без Линды давалась мне очень непросто. Воздуха и так было мало, а без нее он исчезал совсем. Она очень хотела вернуться, но я ей запрещал. Меня будут мучить – выдержу, но если станут издеваться над ней… Да, мы каждый день созванивались по Скайпу, но поговорить толком ни о чем не могли. Знали – прослушивают каждое слово, сканируют каждый взгляд… Она в парижской квартире с видом на Эйфелеву башню, я в пентхаусе на Арбате. Оба смотрим в прямоугольники телефонов. Вроде бы все хорошо, мы успешны, молоды и красивы, а – выть хочется. Разговариваем в основном о погоде. Глотаем слезы, чтобы никто их не заметил.