– Как вы относились к немцам?

– Как к врагу. Тогда в каждом было сильное желание отомстить, как писал Илья Эренбург – «убить немца». Мы видели, что творили фашисты. Возле Паневежиса располагался немецкий концлагерь, и нашему полку была поставлена задача с пехотой на броне, артиллерийским дивизионом в качестве поддержки и саперами войти в прорыв и где-то прорваться к лагерю во вражеский тыл километров на 50 или даже на 70. Разведка установила, что там готовится массовое уничтожение заключенных. Мы должны были это предотвратить. Вошли в прорыв, проделали проход в минных полях и стали продвигаться к лагерю. Вдруг головной дозор докладывает, что впереди немцы. Командир полка остановил колонну. Принимает решение – поворачиваем в сторону и пошли в обход, обошли этот участок, сделав довольно большой крюк. Идем дальше, вернувшись на тот же маршрут. Снова заслон. Снова комполка приказал в бой не вступать и обойти врага. В итоге вышли к этому концлагерю. И я увидел две братские могилы, метров пятьдесят длиной, в которых мертвые люди были сложены штабелем, на них лежали бревна, охрана должна была их подпалить и уничтожить следы своего преступления. А могил по 20, 40, 50 и 80 человек было много. И когда мы туда вошли, то всю охрану побила двигавшаяся с нами пехота. Бой уже закончился, и вдруг к Леше Ерыгину подходит старушка, кричит: «Леша!» И обнимает его. Мы опешили. Что это за старушка? Он удивленно смотрит на нее. Спрашивает ее, кто она. Оказалось, что это Катя – его двоюродная сестра. В 1939 году ее с папой направили во Львов, отца назначили директором какого-то завода, он взял с собой семью. Когда Великая Отечественная война началась, ее папу сразу же призвали, а семья осталась. Немцы оккупировали Львов, и как дочь офицера Катя попала в концлагерь. Мать в одном, она в другом, мы освободили концлагерь летом 1944-го, и все годы войны Катя моталась по концлагерям. Ей двадцать лет только исполнилось, а она выглядела старухой – вся седая, в морщинах.

– Сыновья полка у вас служили?

– Нет, но у нас, офицеров, имелась своя дочь полка. Это интересная история. Намечался прорыв в Белоруссии по болотам. И нам поставили задачу войти в прорыв и двинуться дальше по тылам. Мы должны были зайти во фланг опорному пункту противника, расположенному в деревне Черемушки. Наш полк, усиленный дивизионом артиллерии и саперами, двинулся в прорыв и стал беспрерывно наступать. Потом головной дозор докладывает, что два передовых танка застряли в непроходимой местности. На карте обозначена какая-то деревня, а на местности одни трубы стоят – деревянные дома все спалены, остались одни «дымари», как мы их называли. Стоим, смотрим: по карте проходит дорога, а тут ее даже не видно. Два танка головного дозора не могут вылезти. И вдруг возле моего танка, я как раз был в первом взводе первой роты, появляются старик и старуха. Оказывается, это их деревня, ее немцы спалили, и они ютятся в землянке. Пришло еще две или три старухи, всего собралось пять или шесть человек. Мы стали спрашивать, как пройти к этому опорному пункту в Черемушках, местные жители стали объяснять, что здесь болота. Трудно. И вдруг одна старуха говорит старику: «А помнишь Николая-тракториста, он как-то к своей Маньке на тракторе по болоту приехал, за что его председатель сельсовета наказал». А Манька жила в этой деревне Черемушки, куда мы двигались. Ага, раз он на гусеничном тракторе прошел, то и танк сможет. Тут подошла одна женщина и рассказала, что в Черемушках жила ее крестная и девчонка Наташа лет десяти-одиннадцати туда ходила и носила ей подарки. Пришла эта девочка, мы ее спросили, знает ли она дорогу туда. И она показала нам, где проехал тот трактор. Мы эту Наташу посадили на танк командира полка, и она нас повела по гати, указывая все повороты. Прямо к назначенному времени под деревню нас вывела. По радио мы передали командованию, что уже на месте. Началась артиллерийская подготовка. Сначала пошла фронтальная атака, но немец сильно укрепился, и наступление захлебнулось. Тогда нам приказали перейти в атаку, а мы почти в тыл им вышли. Когда наши танки атаковали, у немцев поднялась паника – советские танки в тылу! Они стали сдаваться в плен и бросать оружие. Так что девчонка помогла спасти сотни жизней. Наташе мы написали адрес нашей полевой почты, после войны она писала нам письма, а мы, офицеры, собирали ей деньги на учебу, потому что у нее не было родителей: отец воевал в партизанах, его отряд разгромили и расстреляли вместе с матерью. Наташа поступила в институт в Минске.

– Женщины у вас в части были?

– Были. У командира полка имелась официальная жена, числилась телефонисткой, у зампотеха Волкова была шофер «летучки» Маруся, дальше Мария-санинструктор гуляла с секретарем парторганизации, Ольга, она была парикмахером и нас стригла, жила с заместителем командира полка по тылу. И все, четыре девушки у нас было. Однажды стояли на ремонте возле какой-то деревни, дело было в Латвии. Рядом располагался батальон обслуживания, где служили связистками и радистками девчонки. Когда мы с этого места уходили, нашего полка начальство двух девок с собой прихватило. Уехали мы в другое место. Потом через два месяца все-таки из той части нас нашли, и приехали за девчонками замполит и контрразведчик. А им у нас уже пошили шинели и хромовые сапожки. Девки плачут, их посадили на машину и увезли. В другой раз мы стояли неподалеку от медсанбата, и наши там библиотекаршу-еврейку Зину прихватили: сначала с ней старший инженер полка гулял, потом кто-то другой из штабных. А дальше нам надо было в бой идти, а танкисты не кормлены. Наш заместитель командира полка Цымбал имел анархистский склад характера, но умел боем руководить и командовать. Он взял эту Зину и променял на корову у командира 47-го отдельного огнеметно-танкового полка. Потом смотрим – она уже в танковой бригаде гуляет. После войны я ее встречал: Зина работала артисткой в театре.

– Приходилось ли вам воевать против «власовцев»?

– Нет, ни разу. Мне только раз пришлось о них услышать. Мой танк был подбит в бою, и я ехал в тыл со стрелком-радистом, чтобы продукты взять. На перекрестке регулировщики стоят, и рядом бегает пацан лет двенадцати. В это время два нерусских солдата ведут под конвоем несколько пленных немцев. Пацан стоит рядом со мной и громко говорит: «О, вот такие братья-«славяне» немцам помогали!» Показывает на нерусских, солдат за автомат схватился и на него накинулся. Еле отняли от пацана. Только тогда я узнал о существовании «власовцев».

– Помните вашего замполита полка?

– Да, вел он себя ничего, нормальный был мужик. Политзанятия не проводил, этим занимался секретарь партбюро майор Люсин, он у нас часто появлялся, в училище я стал кандидатом в члены ВКП (б), а в полку по его протекции был принят в члены партии.

Интервью и лит. обработка – Ю. Трифонов.

– Я родился 1 мая 1923 года в селе Пискуновское Отрадненского района Краснодарского края. Мои родители работали в поле. Коллективизация у нас проходила так же, как и везде. Создавалась бригада, семь или восемь человек, ездили на простой деревенской бричке, загруженной сеном или соломой. Приезжали и начинали агитировать за колхоз. Рассказывали, что это такое, что он из себя представляет. Просили вступать. Подчеркивали, что, если есть коровка или лошадка, ее надо сдавать в общее пользование. Конечно, люди такие идеи о сдаче главного достояния своего хозяйства не воспринимали. И потом, как это – отдать то, что принадлежало тебе? У нас была большая семья: отец с матерью, две бабушки, по линии обоих родителей, трое детей, я и две сестры: старшая Тоня и младшая Валя. Но все равно коллективизация прошла, и всех согнали в колхоз.