Затем мы направляемся под Козельск. Это сборный пункт. И оттуда уже на передовую. Нашей бригадой командовал полковник Яков Иванович Троценко. Прибыли на исходное положение где-то вечером, перед темнотой. Командир батальона собрал нас и рассказывает, что впереди, в шестистах метрах, находятся позиции противника. Но кто его знает, что там впереди. Разведки не проводили. Было видно, что в 400–500 метрах на скошенном поле сложены копны. Правда, мне, как и другим ребятам, выросшим в селах и деревнях, эти копны показались чересчур большими. Что интересно, а для нас получилось трагично: приказали в течение ночи закопать танк, чтобы гусеницы были спрятаны под землей. Что такое Т-34 закопать: это не так просто, ведь на танке по табелю имеется всего одна лопата, топор и кирка. Вот и все. Мы до этого в училище даже не изучали такое и не думали, что нам придется закапывать свою боевую машину. Начали выполнять задачу. Ну, одной лопатой и киркой работали. Чуть ли не руками вытаскивали землю, складывали ее в стороне, после выбрасывали, чтобы танк мог зайти. Кое-как выкопали капонир.

Теперь надо замаскировать. Орловская земля вся пересечена оврагами и речками. И нам сказали, что впереди в 75 метрах имеется овраг. Под руками ничего такого нет, чем маскировать машину. Залезли в кромешной темноте в этот овраг, на дне росли какие-то кусты. Мы вырывали куски травы и кустарника с грязью, несли к танку и цепляли то ли на ствол, то ли на корпус. Кое-как замаскировали.

Когда стало рассветать, на наши позиции налетела немецкая авиация. Бомбить стали передний край, целили по траншее, где сидела пехота. Там открытая местность. От разрывов бомбы поднялась сильная воздушная волна. Копны разнесло в стороны, и оказалось, что за ними стояли немецкие орудия. Только тут мы поняли, что немцы готовили для нас засаду. Мы ночью слышали какие-то разговоры на немецком, ведь в тишине звук на большое расстояние разносится. Но определить направление и место не смогли.

Тогда мы начали в том направлении стрелять. Я сделал три выстрела по вражескому орудию. Одним снарядом попал. У пушки все перемешалось. Теперь приказано выезжать из капонира, а борт подставлять под вражеское орудие тоже не хочется. Опасно. Но все равно надо ехать. Впереди этот овраг, кто его знает, с чем дальше столкнемся. Все маневры осуществляем на глазах у врага. Поворачиваем на 90 градусов, проезжаем где-то метров 150 и только к концу оврага начали выезжать, как снаряд попал в «ленивец». Вышли из строя радист и механик-водитель. Обоих ранило. Так как я имел опыт вождения танков еще в училище, то подменил механика-водителя. Сел за руль, включаю передачу – и в наступление. В последовавшем бою погиб командир батальона майор Рахматулин. Когда мы выехали от этих оврагов метров на 600, то наткнулись на нескошенное поле высокой ржи. За колосьями, как оказалось, также стояла немецкая артиллерия, и они нас там хорошо переколотили. Подожгли семь танков в батальоне. Комбат убит наповал. Руководить отходом стал заместитель комбата. Мой танк также понес потери, ведь механика-водителя я заменил только временно.

После побоища мы отступили. Дали другого механика-водителя. Он не шел ни в какое сравнение с Евгением Кравченко, которому так не посчастливилось в первом же бою. За Орловскую операцию я получил первую боевую награду, которой больше всего горжусь: медаль «За боевые заслуги».

Дальше нас вывели в резерв, пополнили и отправили в состав 4-й танковой армии. В конце февраля 1944 года вошли в состав 1-го Украинского фронта. Приняли участие в Проскуровско-Черновицкой операции. Наступали в районе города Волочиск на линии Гречаны – Тернополь. Бои развернулись у станции Подволочиск. Здесь мне довелось захватить в плен немецкое отделение. Подошли мы к городу, наш 1-й танковый батальон находился в передовом отряде всей бригады. В темноте. И где-то на рассвете командир батальона (от всего батальона к тому времени из-за боев осталось семь или восемь танков) говорит: «Вот впереди по карте железнодорожная станция, которую нам приказано взять. С левой стороны город. Впереди по карте речушка. Противная: узкая, но глубокая». Комбат посылает пять человек в разведку: саперов и разведчиков из числа танкового десанта. Они должны были разведать, что происходит на станции. И главное, посмотреть, что из себя представляет мост через эту речку. Группа ушла. Минут тридцать или сорок их не было. Потом появляются. Докладывают: «Мост исправный, на станции три эшелона: два без паровоза, с погруженными танками, есть даже «Тигры» и «Пантеры». Один эшелон уже с паровозом стоит под парами». Но дело в том, что немцы умно сделали: они на деревянном мосту подрезали вертикальные подпоры в воде, так что нельзя увидеть. Казалось, будто бы все исправно.

Первые четыре танка спокойно прошли. Мост после первых трех танков выгнулся дугой, я был четвертым по очереди. Думаю, наверное, мне придется в воде побывать. Сидел вверху в командирской башенке и предупредил механика-водителя, чтобы он ехал потихоньку и не умудрился свалиться в воду. Тот выполнил все мои указания и только, когда мы почти перебрались, резко включил скорость, иначе бы танк вместе с рухнувшим мостом упал в воду. Моя задача заключалась в том, чтобы двигаться вдоль речки, в конце деревни Фридриховки занять место и не пропускать по дороге немецкие войска. Уже стало светать. Я наблюдаю в прицел при движении, что впереди окопы. Знаете, когда окопы свежевырытые и не замаскированы, то они прекрасно видны издалека. Так что я посмотрел: в одном месте земля желтеет и в другом также. Потом вдруг появилась каска. Появится – опустится, появится – опустится. Немцы, как позже выяснилось, поднимали каску на каком-то шесте. А я-то думал, что это немец выглядывает и опять опускается. Так что приказал механику-водителю остановить танк, метров за 600 до окопов. Из спаренного пулемета прицелился и, как только в очередной раз появилась каска, нажал на пулеметный спуск. Огонь. Каска опустилась.

Прошло минут пять, и опять эти фокусы начинаются. Тогда приказал заряжающему: «Заряди-ка осколочный снаряд!» А на танке всегда были такие типы снарядов: бронебойные, осколочные и подкалиберные. Заряжает он осколочным, я по этому брустверу выстрелил. Снаряд разорвался где-то поблизости. Прошло с десяток минут, и немцы выбросили белый флаг. Точнее, подняли белую тряпку. Тогда я приказал механику-водителю подъехать немножко ближе. Осталось до окопов метров 400. Я знаю, что ближе нельзя подъезжать, потому что есть фаустпатроны и запросто могут меня поразить. Ведь откуда я знаю, что у врага в окопах имеется. Через некоторое время поднимается и выходит из окопа один немец. За ним второй, третий… Всего вышло пять человек. Я из танка не вылезаю, кричу через открытый люк: «Хенде хох!» Те слова, что я еще знал со школы. Что-то еще болтал и руками махал. Требовал подойти поближе. Поняли, подошли. У каждого на спине зимние теплые ранцы из крепкой кожи. Без оружия. Остановились от танка метрах в тридцати. Вылезаю из танка, вытаскиваю свой револьвер, взвожу у него курок. Даю команду построиться. Они в ряд выстроились. Дальше приказываю выложить все, что у них есть в ранцах. Откуда я знаю, возможно, у кого-то оружие запрятано. Выкладывают из ранцев содержимое. Когда я начал выложенное рассматривать, то каждого спрашиваю, есть ли «пистоль». Немцы все время смотрят почему-то на левый фланг. Не понимаю, в чем же дело. У одного посмотрел, второго, третьего. У одного оказался штык. Я его забрал. Каждого пальцем тыкаю в грудь. Спрашиваю, есть ли «пистоль». Мотают головой и первый, и второй, и третий. Когда подошел к четвертому или пятому человеку, он внезапно говорит: «Я по-русски понимаю». Ничего себе. Начал рассказывать, что сам из Коломыи, есть дочка, которая служит в ансамбле песен и плясок Красной Армии. Короче говоря, толковали-толковали с ним, но что с ним говорить. В итоге говорю радисту: «Бери автомат и веди их на мост, надо же его отремонтировать. Как отведешь и наткнешься на наших, то доложишь и назовешь мою фамилию, что это я послал тебя». Он увел. Пришел обратно, рассказывает, что мостом занималось всего семеро саперов, которые страшно обрадовались пленным. Говорят ему: «Хорошо, что танкисты прислали «помощников».