Нет, Герман правильно сделал, что уволился. Разве могла такая встреча случиться раньше? Теперь вокруг, по крайней мере, живые люди, настоящая жизнь.

В 12:40, то есть почти без опозданий, лазурный кабриолет Mazerati с пустотелым космонавтом на пассажирском сиденье вкатил на бензоколонку. Звякнул колокольчик. В кафе вошел, как всегда довольный и свежий, Магнитский.

– Ну что, готовы? – спросил он Германа, а продавщице бросил: – Дабл капучино с ванильным сиропом. – Затем, снова вернувшись к Герману, потрепал его по спине: – Он в хорошем настроении. Шансы большие. Иди переодевайся.

– Прямо здесь? – удивился Герман.

– А где же? – развел руками Магнитский.

Через пять минут Пророк уже расхаживал по кафе в скафандре.

– Как вам? – шутовски спрашивал он у окончательно проснувшейся продавщицы.

– А вы – киношники? – краснела и смущалась та.

– Киношники, киношники. – Петр закрыл большой бумажный стакан пластиковой крышкой, взял Германа под локоть и вывел из кафе.

Они подошли к машине. Магнитский вставил ключ в замок и уже через двадцать восемь секунд трехслойный верх полностью открыл золотистому итальянскому, то есть простите, подмосковному солнцу ароматный, пахнущий дорогой кожей и деревом четырехместный салон. В свое время Maserati GranCabrio произвел революцию в мире кабриолетов. Теперь наслаждение от вождения можно было разделить с компанией!

– Поедем на моей, – сказал Петр, нежно поглаживая центральную торпеду. – Гранюшка моя. Ты знаешь, я ее тоже гранюшкой называю. Запрыгивай. Обратно довезу.

Уже за пять секунд Maserati разогналась до ста километров, преображая время и пространство в ощущение роскоши и комфорта.

– Счастливый ты человек, Герман. – Магнитский по-нью-йоркски посасывал кофе из дырочки. – У тебя есть цель, подумай об этом. И какая цель! Ты избран!! Пророком!!! Полетишь на Сириус, или Полярис, или куда-то еще. Теперь нужно поросто все это донести до магистра.

– Немного жмет на животе, – признался Герман.

– А ты как думал? Надо худеть. – Петр похлопал себя по прессу. – Я каждый день по два часа плаваю стабильно. Пресс укрепляет. А ты себя не любишь.

Машины сигналили, жители пыльных деревень останавливались, пытаясь сфоткать Германа в скафандре, махающего им, как генерал на параде. «Чего только не учудит upper class, чтобы себя развлечь», – думали они. Петр улыбался. Это был триумфальный проезд постгагарина по поствеликой стране.

Все еще светило солнце, расписные деревья умирали красиво.

– Я бы хотел рассказать историю о маленьком человеке, мечтавшем соприкоснуться с вечностью. – Тяжело дыша, Третьяковский дико огляделся по сторонам через открытое забрало шлема и слизнул выступивший над губой пот.

Перед ним в центре выставленных полукругом кресел сидел магистр ордена Сергей Колотилов в белом эксклюзивном спортивном костюме с блистающим стразами орлом Armani на груди. Он наливал Dom Perignon девушке в косплей-комбинезоне розового дракончика из японского эротического анимэ; капюшон с ушками был накинут, скрывая личико. С другой стороны сидела с уже наполненным бокалом высокая губасто-грудастая брюнетка в латексной униформе и лихо заломленной фуражке полицейского, украшенной восьмиконечной звездой шерифа. Рядом с ней развалилась девочка Ангелина в голубом воздушном платье с неизменной тиарой и волшебной палочкой, также увенчанной звездой. Подле дракончика улыбался, ежился и сжимал кулачки, всеми силами поддерживая Германа, Петр. Рядом с ним занимали места трое серьезных мужчин с непроницаемыми чиновничьими лицами. На них были простые темные костюмы. К лацкану каждого пришита восьмиконечная звезда из фольги.

Пророк подал Петру знак. На экране позади появился первый слайд презентации.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ МЕЧТЫ

– Он вырос в бедной семье, – с лирической грустнецой продолжал Герман. – Но с самого раннего детства думал-думал-думал… – здесь Пророк позволил себе сильно ударить кулаком по ладони, как будто с досады, а может, даже сдерживая гнев, – думал и думал о чем-то гораздо большем.

Петр перелистнул слайд.

– Ему хотелось летать.

Третьяковский широко улыбнулся, вспомнив про Ричарда Брэнсона. Улыбка даже через силу остается улыбкой.

Между ног натерло. Шевелить руками было тяжело. Плечи затекли. Дышать становилось все тяжелее.

Скафандр был явно меньше, чем надо. И слишком жаркий. Герман взмок, как мышь. Пот передает страсть и волю.

– Это случилось после того, как однажды мальчик увидел звезду. Нет, не ту звезду, которую видят на ночном небе обычные дети. Она явилась ему во сне. Яркая, как Сириус…

…и восьмиконечная, как мальтийский крест…

…она звала его в полет. Именно тогда им овладело одно желание, одна страсть…

Петр снова перелистнул слайд.

…та самая мечта… приблизиться к ней.

Герман набирал обороты, он чувствовал, что набирает обороты, речь лилась плавно. Сочный баритон как будто принадлежал не ему, а какому-нибудь известному хлыщу-радиоведущему.

– Уже тогда предчувствие того, что звезда может спасти нашу планету, было настолько четким, что мальчик, ставший к тому времени юношей, устроившийся на работу вначале журналистом, а потом копирайтером, не мог думать ни о чем, кроме неба, точнее, космоса…

– Что он видел, что чувствовал… – Герман бежал сквозь подлесок, перед ним за черными сучьями серебрилась прохладная боковина «Зигфрида», похожая на мреющую кожу дельфина. – Видения. Далекий путь, пустыня, космос… Его цель… Но была ли в этом его цель?

Сбившись, Третьяковский поднял глаза. Ангелина выпрямилась и с приоткрытым ртом следила за каждым его движением. Женщина в латексе смотрела на Пророрка с глубоким состраданием. Сергей чуть заметно кивнул и пригубил шампанского, дав знак продолжать. Розовый дракончик по-прежнему не открывал лица. Петр сделал жест опущенной ладонью – кип гоин, калм даун. А трое чиновников что-то записывали в блокноты.