И что же? Сообщающие об этом писатели продолжают рассуждать о волхвах, как о «финно-уграх». Хотя только что развеяли по ветру все основания для такого отождествления. Инерция гуманитарного мышления – страшная вещь.

В то же самое время скандинавы, скажем, обнаружив сходство образа эддического Тора с «громовым стариком» саамов Айеке-Тиермесом, отнюдь не торопятся заявлять о «заимствовании культа Тора у саамов», а считают именно саамские легенды отражением скандинавских поверий, и даже полагают возможным на основе саамских легенд и культов реконструровать ранние стадии скандинавского язычества.

В своё время и у нас бытовал иной, отличный от близкого Аничкову, подход. Причём озвучил его крупнейший русский этнограф того времени Дмитрий Зеленин, ещё в 1916 году написавший следующие строки:

«Давнее соседство народов часто имеет, по-видимому, в этнографии даже больше значения, чем единство их происхождения. По крайней мере, например, многие финские народы сохранили много лучше некоторые черты славянской мифологии, нежели иные славянские народы.

Кроме того, финны позаимствовали немало русских обрядов вместе с христианством. Приняв христианство, они, конечно, не знали, какие обряды, выполняемые их русскими соседями, собственно христианские, освященные церковью, и какие внецерковные. Мордва и вотяки и коми-пермяки сохранила обряды как раз там, где о русских обрядах давно уже никто и ничего не знает. И что же? И наши миссионеры, и наши этнографы-финнологи считают теперь эти обряды остатком язычества коренных народов!

Инородец всегда более наивно и потому более точно сохраняет обряд, уже нетвердо держащийся в русском простонародии. Его представления менее осложнены и как бы более прозрачны. Через них можно таким образом увидеть многое, что забыто и только чуть вырисовывается в нашей обрядности»[134].

Я считаю целесообразным порвать с традицией «аничковщины» и обратиться к пересечениям в славянских и финских преданиях не как к очередному «финскому влиянию», а как к источнику по древнерусской языческой мифологии.

Речь у нас пойдет об одном из персонажей коми фольклора, богатыре по имени Пера[135]. Впервые запись сказания о Пере была сделана ещё в 1771 г. академиком И.И. Лепёхиным, к настоящему времени о нём опубликованы десятки текстов.

Два самых распространенных предания о Пере – это легенда о его столкновении с лесным духом Вэрса и о победе над врагами, впереди которых двигается в «огненном колесе» вражеский богатырь.

Исследователи отмечают, что для коми фольклора тема победы охотника над лесным духом едва ли не уникальна. Обычно столкнувшийся с недобрым лесным хозяином человек или гибнет, или чудом спасается, здесь же пораженный стрелой Перы Вэрса бежит от него к горе «Болванов Камень», где и умирает.

Из торжества Перы над Вэрсой исследователи справдливло делают вывод, что статус Перы изначально выше простого охотника – ибо Божество может одолеть только другое Божество. Несмотря на то, что до нас не дошли напрямую легенды о русском Перуне, в балтском фольклоре сохранилось немало легенд о его ближайшем подобии – Перкуне (Перкунасе, Перконе). Очень распространен сюжет о преследовании Перкуном «черта» и поражением последнего громовой стрелою[136]. Пера в коми мифологии делает то же самое.

Очень интересно предание о победе Пери над огненным колесом. Пожалуй, аналоги ему отыскать трудно. Пера тут выступает как защитник русской (!) земли от врагов (часто конкретно называют татар), впереди войска которых катит главный вражеский богатырь во всесокрушающем огненном колесе, движущемся с юга на запад. Пера разбивает колесо, убивает богатыря, враг в панике бежит, преследуемый русскими.

Это странное предание разъясняют через другой, менее распространенный миф о Пере. «Некогда зимы не было вообще, а Шонды-Солнце никуда не уходило из Пармы (тайги). В Парме было много всяких зверей и птиц, но еще не было людей. Наконец, Парма родила юношу, которого назвали Перой. Пера сделал себе лук и стрелы и стал хозяином и земли, и леса. Однажды, спустившись к реке, он увидел радугу, которая пила из нее воду. За разрешение напиться Пера попросил поднять его за облака. Поднявшись наверх, Пера увидел «твердь господню» и множество огней, а посередине самый большой огонь – Шонды. Пера решил взять немного этого огня и спустить его на Землю, но, приблизившись к Шонды, был отброшен от него грянувшим громом и сверкающей молнией. После этого Пера оказался на облаках в золотых санях, запряженных серебряным конем, рядом с красивой девушкой. Эта была дочь Шонды по имени Зарань, она вставала утром раньше Шонды, а вечером ложилась спать позднее его и следила, чтобы Шонды-огонь никого не сжёг. Пера и Зарань полюбили друг-друга и спустились жить на Землю. Увидев это, Шонды рассердилось и ушло далеко от этих мест. На земле стало темно и холодно, замерзли реки и озера, все занесло снегом. Перу и Зарань укрыла Мать-Парма. Шонды не было семь лет. За это время у Перы и Зарань появилось семь сыновей и семь дочерей. Наконец, Шонды вернулось. Стало тепло, появилась зелень, в небе снова засияла радуга. Шонды предложило Зарань вернуться, угрожая в противном случае сжечь все на земле. Началась страшная жара, высыхали реки, трескалась земля. Чтобы спасти своих детей, Зарань поднялась за облака, но Шонды продолжало жечь. Тогда Пера со всеми своими сыновьями поднялся на высокую гору, он и семь его сыновей натянули могучие луки и выстрелили в Шонды. От Шонды оторвался и рассыпался большой кусок, а в Парме зажглось множество огней. Шонды-огонь и сейчас убегает из этих мест, потому и бывает зима каждый год, но уйти совсем Шонды уже не может, потому что его большой кусок греет землю»[137].

Пера – победитель Солнца явно является предшественником Перы – победителя огненного колеса, которое грозило сжечь мир, двигаясь с юга на запад – то есть путем Солнца, посолонь. Мифов о солцеборчестве Перкуна нет у литовцев, там он рассекает другое небесное светило – месяц. Возможно, именно это предание слилось у коми с евразийским мифом о стрелке, уничтожившем «лишние» Солнца, угрожавшие жизни на земле. Зато Перкун часто выступает, как жених Аушры – дочери Солнца и воплощении зари[138]– так же, как и Зарань.

Так может, Пера и есть Перкун, а не Перун, отражение контактов предков коми с балтами? Благо, согласно Птоломею, балтский народ «борусков»-пруссов селился вплоть до «Рипейских гор»[139], в которых многие видят Урал. Как ни удивительно, балтское присутствие на Русском Севере сейчас подтверждается и лингвистами, и генетиками.