с необычной радостью на глазах. Крепко жмет мне руку: «Я вербуюсь на Камчатку. Завтра уезжаю. Только там я могу хорошо заработать».

Заработав денег на Камчатке, он приехал уже более серьезным, но решения своего не сменил, как и прежде он от этой любви был без ума.

По приезде Валентина родители задумали заново строиться. Валентин помог им. И привел свою особу в только что выстроенный дом. Родителям объявил: «Это моя жена». На скорую руку сыграли свадьбу. Тут бы поддержать всеми силами молодую, только что возникшую семью, с такими трудностями завоеванную. Но с первых же дней между родителями и молодыми пошли нелады. Родителям не нравилась молодая хозяйка, которую так горячо любил их сын. Посыпались упреки, что им не стоило бы сходиться, поскольку она двоюродная сестра их зятю. И что у нее уже был муж, с которым она еще не развелась… Нашла коса на камень. Ни старые молодым, ни молодые старым не уступали.

Прожили молодые в Слободке около года. Не раз решались уходить, собирали чемоданы. У Валентина старший брат был женатым, жили отдельной семьей, изредка навещая родителей, приходили к ним в гости. Надо бы и Валентину убежать с глаз долой от этого кошмара и жить отдельно. Но он был последним из детей, может быть, это и задерживало его. Говорят: «Сколько веревочка не вьется, а кончик объявится».

26-го ноября 1964 года Валентин своей супруге, собиравшейся на работу, сказал: «Сегодня я пойду во 2-ю смену». И выбрав момент, когда в доме никого не стало, проделал несколько операций, чтобы покончить с собой. Вскрыл на руках вены, нанес три удара ножом под сердце. Смерть не наступала. Тогда он затянул себе горло капроновой ниткой. Осталась не тронутой бутылка водки, но пачка папирос была целиком искурена. Написал посмертное письмо. В нем выразил горячую любовь к своей благоверной жене. Попрощался с родными. И что смерть наступила в 9 часов 45 минут.

Я в то время был в отъезде. Чуя своим сердцем трагическую гибель друга, послал ему письмо, но ответ получил от отца. Василий Дорофеевич писал: «Евгений, наш сын и твой друг умер. Мы все переживаем эту тяжелую утрату. Ничто не потревожит его теперь: ни запах цветов, ни щебетанье птиц. Злой рок вырвал его из жизни. Он подготавливался несколько дней, чтобы покончить с собой. Проделал все это трезво, терпеливо и догадливо. Как только он приехал с Камчатки, пошел в город, и там ему подсунули «смазливую бабу», она его и опутала. Первого мужа одурачила и Валентина загнала в петлю. Подговаривала его подать на нас на суд, чтобы отсудить «долю» от нашего дома. Но он предпочел себе получить «вечную квартиру». Приходи к нам, будешь у нас всегда первым и дорогим гостем вместо сына Валентина. Все имущество, в том числе фотографии и тетрадь с его стихами, остались у ее матери в Горьком».

Родители то ли по старости, то ли от пережитого за сына вскоре умерли. Как-то я шел из города поздней ночью, мела сильная метель с каким-то надрывным визгом и причитанием. И у меня под ее впечатлением возникли такие строки:

Зарыдала, причитая,

Безутешно вьюга,

Горько мне напоминая

О кончине друга,

Стонет, плачет беспрестанно,

Слышно по округе.

Так и я не перестану

Горевать о друге.

В последний раз я проходил мимо пустынного дома Кордатовых, когда сыпал осенний дождь. Все небо было заволочено серыми тучами. Дико и знобко было смотреть на этот дом. Ком стоял в горле. Когда-то мы в нем веселились, мечтали о долгой и красивой жизни и дружбе. А тут внезапно пришел всему конец. Тоскливо и протяжно выли ветры со всех сторон. От их диких порывов в палисаднике клонились вплоть до земли какие-то высокие цветы, словно просили прощения за всех повинных в этих смертях. Чуть всхлипывала до боли в сердце знакомая старая калитка. А по окнам, словно слезы, беспрестанно текли дождевые струйки. И у меня, как от дыма, заело глаза. Я отвернулся и быстрым шагом пошел прочь. В голове складывались новые строки:

Отшумят дожди и ветры, отсверкают грозы,

Но не высохнут на сердце пролитые слезы.

26.11.1989 г.

Наводчица

Этот случай со мной произошел, когда советский социалистический строй рухнул. Только-только начали проявляться ростки демократии. На заводах и фабриках не платили зарплату. Рабочих и служащих сокращали. Хорошие работники становились бомжами и преступниками. Комсомольские организации распались. Молодежь была предоставлена сама себе. В продовольственных магазинах появились продукты, но дорогие. Люди туда заходили, как в музей. Только посмотреть на них. Многие голодали. Из создавшегося положения каждый выходил по-своему.

Зимой на автобусной остановке «Мыза» ко мне подошла молодая девушка и попросила закурить. У меня курева не было (не курящий). Дал ей несколько монет и сказал, что в табачном киоске, в пятидесяти шагах от нас, продаются хорошие сигареты. Она деньги взяла, поблагодарила, но с места не тронулась. Продолжала разговаривать. Девушка была на вид красивая, но… Натянутый разговор с ней мне быстро надоел. Чтобы отвязаться, вежливо спросил: «Чего вы еще от меня хотите?» Ответила: «Поближе познакомиться. Погулять по парку «Швейцария». Остановка наша была расположена как раз у входа в парк. Я с усмешкой произнес: «Вы мне, мадемуазель, в дочери годитесь. Вон стоят два бравых молодца (невдалеке от нас стояли двое крепких парней), идите к ним, пригласите их!» — «От молодых прока нет», — услышал я в ответ. — «А от меня вы надеетесь прок получить?» — «Несомненно». — «Не говорите “гоп” пока не перепрыгните».

И тут я обратил внимание, что те парни, которых я предлагал ей, нет-нет да искоса поглядывают в нашу сторону. Через некоторое время к ним подошли несколько размалеванных девиц. Получив какое-то известие от парней, эти красавицы тоже украдкой стали поглядывать на нас. Я догадался, что я у этих хлопцев «на прицеле». И что моя собеседница подослана ими. Тогда часто срывали шапки с людей. Раздевали. А на мне были нажитые еще при советской власти кожаная куртка, махеровый шарф, ондатровая шапка. Я был для них соблазном, предметом легкой наживы. Меня, как пишущего человека, это очень заинтересовало. Меня всегда интересуют дерзкие, рискованные события. Мне всегда кажется, чтобы хорошо писать, надо больше всяких происшествий испытывать на себе. И я бы с удовольствием сразу пошел с Ираидой (так звали эту девушку) в парк, но в данный момент я не мог располагать временем,