Вопрос поставил меня в тупик, но я быстро нашлась:

— Он уже не в том возрасте, чтобы мечтать. Ставит себе цели и реализует их. Так поступают самодостаточные мужчины в его возрасте.

— Это он сам тебе сказал? Ты его спрашивала?

— Зачем мне его спрашивать?

— Ну как зачем? — настаивал тренер. — Пока человек сам тебе не скажет, откуда ты можешь знать?

— Я давно знаю своего мужа, мы живем вместе уже много лет.

— А почему у вас нет детей? — выпалил гуру.

К такому вопросу я, пожалуй, была не готова, он поставил меня в тупик.

— Мы здесь откровенны друг с другом, — напомнил гуру, — если есть причины медицинского характера, можешь их не уточнять.

— Не знаю почему, — пожала плечами я, еще не понимая, в какую пучину унижения увлекает меня изощренный ум тренера.

— Как это не знаю? Это не ответ, — оборвал меня учитель. — Нет ни одной женщины, которая не знает, бесплодна она или нет. Ты что, не посещаешь врача?

— Посещаю, — ответила я, чувствуя, как начинаю краснеть.

— И что? Твой врач хоть раз обратил твое внимание на проблему бесплодия? Рекомендовал какое-то лечение?

— Нет.

— Значит, дело не в здоровье. Может быть, ты просто не хочешь ребенка?

— В моей жизни произошли события, которые послужили причиной серьезной психологической травмы. Это не позволило мне думать о зачатии.

— Да что ты говоришь? Серьезной психологической травмы? Вот как? — Гуру уже явно глумился надо мной.

Он походил взад-вперед, как делал обычно, прежде чем опустить человека головой в унитаз, и я приготовилась к худшему.

— Что же такого с тобой произошло, что ты смогла забыть о главной функции женщины — о материнстве?

— Я не думаю, что это главная функция для любой женщины, — с вызовом ответила я, — у каждой женщины своя главная функция.

— И в чем же было, на твой взгляд, твое предназначение?

— Я была оперной певицей, — просипела я, заливаясь густой краской, — очень хорошей певицей. Но я потеряла голос.

— Вот видишь, ты потеряла голос. Но по-прежнему считаешь, что ты вправе сама решать, каково твое предназначение? Функция материнства заложена в женщину Богом. Создатель вложил в женщину, кроме обязанности быть матерью, еще и так называемый инстинкт материнства — то есть собственное, горячее желание иметь детей. Если бы женщины были лишены этого чувства, да еще и, как ты, сами решали вопрос о своем предназначении, жизнь на Земле остановилась бы. Как давно ты потеряла голос?

— Семь лет назад, — выдавила я.

— И за это время ты не успела осознать, что у Господа Бога, возможно, свои виды на твою судьбу? Что он дал тебе единственный шанс осознать и понять, что ты должна стать матерью? Ведь твой муж наверняка хочет ребенка?

— Хотел, — согласилась я.

— И что же ты? Почему же ты не откликнулась на его желание? Почему не захотела исправить свою жизнь, внести в нее смысл? Когда мужчина оказывается на распутье, ему тяжело. Потому что он обязан кормить семью и детей, на нем лежит ответственность. Если женщина теряет профессию, у нее всегда остается выход: вспомнить о самом главном. Вспомнить о том, зачем она создана Господом Богом. Разве нет?

Голос тренера гремел на весь зал.

— Кем ты себя возомнила? Решила, что если мир не услышит твоего райского голоса, то он рухнет? Человечество не обойдется без одной-единственной на весь мир гениальной певицы? Кто, кроме тебя, пострадал от того, что у тебя пропал голос? Уверяю тебя — никто! Люди по-прежнему ходят в театры, они как-то обходились без тебя и будут обходиться дальше. Ничто в мире не изменилось от того, что у тебя пропал голос. А страдаешь ты заслуженно. Ты пошла против своего мужа, пошла против воли Господа, который дал тебе возможность привести в мир нового человека. Оправдать свое существование на этой земле. Бог наказывает тебя за безмерную гордыню. Ты не несчастная женщина. Ты — бесчувственный урод! И страдаешь ты из-за своего уродства.

Тренер долго еще грохотал перед аудиторией, отщипывая от меня куски мяса, я уже его не слушала. Я беззвучно плакала. Спазмы сдавили мое горло так сильно, что еще чуть-чуть, и я бы уже не смогла дышать. Учитель, будь он трижды проклят, был прав. Он был прав: я урод. И заслуживаю того, что испытываю. Я сама обрекла себя на вечные муки. Во мне не хватает какой-то важной хромосомы, которая отвечала бы за любовь к ближним, меня не хватило даже на любовь к своему мужу. Куда там мечтать ребенке!

— Значит, Бог ошибся, когда создавал меня, раз создал такой, какая я есть.

По моему лицу катились слезы. И я не могла найти в себе силы посмотреть на других учеников, чтобы найти в их лицах хоть каплю сочувствия.

— Ну и чего же она заслуживает, по вашему мнению? — обратился учитель с традиционным вопросом. — Только не говорите мне слово «сочувствие». Не говорите, умоляю вас!

Никто и не сказал.

— Хорошего внушения, — отозвалась Бриллиантовая Вдова.

— Вот именно, — согласился с ней Алкаш.

— Мужниной порки, — выдал со своего места Ловелас. Уж он-то наверняка знал толк в таких вещах.

Аня промолчала. Она сама чуть не плакала, ей было меня жаль. Но только ей одной.

Оставшиеся экзекуции волновали меня мало, я уже не вникала в уколы тренера и жалкие, беспомощные кривлянья под иглой его жертв. Я была сторонним зрителем, не испытывающим к ученикам ни неприязни, ни жалости. Злорадства тоже не было. Я думала о словах тренера. Он не прорицатель — все, что нужно, он почерпнул из моей анкеты, которую внимательно прочитал и проанализировал, а потом безжалостно ткнул меня носом в руины моей жизни. Но меня не оставляло чувство, что он — не сомневающийся в своих словах и не боящийся больно ударить — говорил правду. Но правда эта была не в том, что я оказалась слишком слабой, чтобы противостоять жизненному удару. И даже не в том, что я не хочу ничему учиться и искать потерянную жизненную дорогу. Он оказался прав в другом, и это открытие стало для меня внезапно разверзшейся пропастью. Долгие годы я стояла на ее краю и даже не догадывалась об этом. Я лишилась не только голоса — я перестала слышать собственное сердце. Вывод, сделанный учителем, наползал на меня со своей ужасающей неотвратимостью, и как бы я ни сопротивлялась, как бы ни пыталась оттянуть момент, мне пришлось признаться самой себе в том, что я не люблю своего мужа.

Когда я в первый раз предала его? Когда не захотела менять фамилию, сочтя, что Любовь Полетаева будет смотреться на афише лучше, чем Любовь Копейкина? Когда согласилась на участие в международном конкурсе? Когда мечтала о европейских сценах и о лондонских студиях звукозаписи? Когда тщательно следила за тем, чтобы дома не кончался запас презервативов? Когда не захотела даже думать о возможности родить ребенка? Какая теперь разница.