Как по часам. Каждую ночь со среды на четверг. Но четыре часа – это уже утро? А темно, как ночью. – Ормуз качает головой. – Не суть важно. Он всегда проходил мимо входной двери, и я его видел. Я обычно кивал и говорил: «Добрый вечер, сэр». Я вежлив с жильцами, а он один из них. Как бы он ни относился ко мне, я проявлял к нему уважение. Большинство жильцов – прекрасные люди. Называют меня по имени и просят, чтобы и я их называл. Но я так не делаю. Мне нравится проявлять к ним уважение. Вы понимаете, о чем я говорю? Я здесь работаю восемнадцать лет, а не успел познакомиться и с половиной жильцов. Это и понятно, ведь я заступаю на дежурство в полночь, когда они уже спят. А что касается Отшельника из башни? Я всякий раз ему кивал и говорил: «Добрый вечер, сэр». Он всегда ходил с опущенной головой. Ни разу мне ни слова не сказал. Даже головы не поднимал. Меня для него как будто не существовало.

Я молчу.

– Послушайте, я не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли. Этот человек уже мертв, и все такое, и потому мне нельзя говорить о нем плохо. Думаю, у него были нелады с психикой. Гленда, моя жена, иногда смотрит передачи про таких вот собирателей всякого барахла. Это настоящая болезнь. Гленда так и говорит. Может, и он был болен. Только не подумайте, что я радуюсь его смерти, и все такое.

– Вы сказали, он регулярно выходил из дома в ночь со среды на четверг.

– Да, а что?

– И еще вы говорили, что каждую ночь четверга он проходил мимо вас.

– Правильнее сказать, каждое раннее утро четверга. Странная эта штука – ночная смена. Взять хотя бы сегодня. Когда я заступал на работу, была еще среда. А который сейчас час?

Я смотрю на часы:

– Половина второго.

– Значит, среда уже закончилась. И это раннее утро четверга.

– Хорошо, пусть будет раннее утро четверга, – отвечаю я, поскольку эта подробность для меня несущественна и скучна.

– О’кей, пусть будет так.

– Вы говорили, что каждый четверг, в четыре часа утра, вы видели его проходящим мимо вас.

– Совершенно верно.

– Значит, у него был заведен такой порядок?

– Да.

– И как давно он следовал этому порядку?

– Многие годы.

– То есть летом, осенью, весной, зимой?

– Думаю, да. Хотя постойте, бывали периоды, когда он пропадал. Я в этом уверен. Иногда я месяцами его не видел. Может, он на зиму улетал во Флориду. Чего не знаю, того не знаю. А бывали ночи… Работа у меня спокойная. Ночью мало кто из жильцов возвращается. Сижу себе. Сунул в уши беспроводные наушники и шарюсь по «Нетфликсу». Понимаете, о чем я? А как кто-то дернет ручку двери – «бам», и я вскакиваю. Мы в полночь дверь запираем. Я чего хочу сказать: может, иногда он проходил мимо и я его не видел.

– А вы видели, чтобы он покидал здание в другое время?

– Пожалуй, нет. Всегда в четыре утра или около того.

Я обдумываю слова Ормуза и спрашиваю:

– И когда он возвращался обратно?

– Гулял он недолго. Возвращался через час. Может, иногда попозже. Не думаю, что в этом была какая-то последовательность. Я понимаю так: человек со странностями хочет, чтобы ему не мешали, и потому ходит гулять по ночам. Я слыхал и про более странное поведение.

– Когда он проходил мимо вас, в каком направлении он шел? – продолжаю я.

– В восточном.

Я смотрю туда, куда указывает Ормуз:

– То есть в парк?

– Ага.

– Каждый раз?

– Каждый раз. Потому я и решил, что он ходит гулять. Я вам уже говорил. Странное время для прогулок. Знаю, в парке сейчас гораздо безопаснее, чем раньше. Но я бы не решился прогуливаться по парку в четыре часа утра.

Я думаю над услышанным. Четыре часа утра. Может, в этом и кроется разгадка? Похоже что да.

– Когда вы в последний раз видели его выходящим на раннюю прогулку?

– Недавно. Может, на прошлой неделе. Или на позапрошлой.

Вероятно, это было накануне его убийства. В четверг в четыре часа утра Рай Стросс отправляется на свою обычную прогулку. В пятницу он снова выходит из дома, впервые в жизни делая это днем. И скорее всего, возвращается обратно вместе с убийцей. У меня возникает план.

Я стою в тени, напротив «Малаки».

Время – четыре часа утра. По закону именно в это время нью-йоркские бары должны прекращать отпуск выпивки посетителям. Совпадение? Очень надеюсь, что нет.

Нью-Йорк называют городом, который никогда не спит. Может, это и так, но сейчас глаза города сонно моргают, а голова устало клонится вниз. Мой рептильный мозг, отвечающий за выживание, подчиняется инстинкту и не собирается отправляться на покой. Он предпочитает находиться в готовности. Даже днем рептильный мозг вычисляет потенциальных врагов или тех, кого он ошибочно посчитал таковыми, и угрозы.

Я остаюсь под прикрытием теней и веду наблюдение за дверью «Малаки». Я переоделся в спортивные брюки для бега и надел рубашку с капюшоном. Нет, не толстовку с капюшоном – их еще называют «худи», – а именно рубашку. Худи я бы ни за что не надел. В ушах наушники. Плей-лист составлял Кабир. Он включил туда вещи, которые исполняют Мик Милл, Биг Шон и 21 Savage. Где-то год или два назад, перестав морщиться на музыкальные стили, которые не понимал, я постепенно полюбил то, что мы называем рэп и хип-хоп. Знаю: эта музыка, как и бар «Малаки», создавалась не для меня. Но меня притягивает ее подспудный гнев. Меня подкупает искренность отчаянного позерства и бравады исполнителей. Они хотят выглядеть крутыми ребятами, но их потребность в одобрении и эмоциональная неустойчивость просвечивают насквозь. Думаю, они должны знать, что мы понимаем скрытый смысл их усилий.

И сейчас, пока Кэтлин и второй бармен запирают дверь, Мик Милл со стоном признаётся, что не может доверять женщинам из-за проблем личного характера.

Я тебя понимаю, мой беспокойный друг.

Кэтлин прощается с барменом. Он идет в сторону Бродвея, вероятно к станции первого маршрута метро. Кэтлин переходит Колумбус-авеню и направляется по Семьдесят второй улице. Насколько я знаю из собранных Кабиром сведений, живет она на Шестьдесят восьмой, близ Вест-Энд-авеню.

Я следую за ней по другой стороне улицы. Через пару минут она проходит мимо «Дакоты» и сворачивает в Центральный парк. В это время парк практически пуст. Рядом – никого, поэтому дальше идти за ней будет труднее. Рептильный мозг есть у каждого из