– Двумя словами, – отвечает Джессика. – Конченая психопатка.

– Из-за ее религиозности?

– Нет, потому, что она чокнутая и вдобавок врунья.

– Ты думаешь, на самом деле Билли Роуэн не приходил к ней?

– Нет, приходил. Тому есть достаточно доказательств.

– Тогда что?

– Не знаю. Просто реакции Ванессы Хоган были какими-то неестественными. Я могу принять слова, что ее сын отправился туда, где лучше, чем на грешной земле, и что такова Божья воля. Но я не увидела у нее ни слез, ни скорби. Мне даже показалось, будто она ожидала смерти сына. То есть случившееся ее ничуть не удивило.

– Каждый из нас по-разному переживает горе.

– Да. Спасибо, Вин, что попотчевал меня этим успокоительным штампом. Но там было что-то другое.

Джессика поворачивается на бок и смотрит на меня. Я тоже поворачиваюсь на бок. Наши губы разделяют совсем несколько дюймов. Она чертовски вкусно пахнет.

– София Стонч, – произносит Джессика.

Одна из жертв «Шестерки с Джейн-стрит».

– Чем она примечательна?

– Она была племянницей Ниро Стонча.

В те дни Ниро Стонч был крупной фигурой в мире организованной преступности. Я переворачиваюсь на спину и закладываю руки за голову.

– Интересно.

– Что именно?

– Лейк Дэвис изменила не только имя, но и полностью сменила личность и перебралась в Западную Виргинию. Я спросил, боялась ли она, что Рай Стросс ее разыщет.

– И что она ответила?

– Дословно: «Не только Рай».

– Значит, она боялась еще кого-то. И кто лучше Ниро Стонча подходит на эту роль?

Фильм заканчивается. Джессика просит меня показать список тех, с кем я планирую встретиться и поговорить. Я показываю. Мы добавляем туда Ванессу Хоган.

Почему бы и нет? Ведь она была последней, кто видел Билли Роуэна.

– Ниро все еще жив? – спрашивает Джессика.

Я киваю:

– Ему сейчас девяносто два.

– Значит, уже вышел из игры.

– Вообще-то, из подобных игр никогда не выходят. Но если говорить об активной роли, то да.

Добавляю в список и его. Мы по-прежнему лежим на кровати. Джессика перехватывает мой взгляд и пристально смотрит на меня:

– Вин, так мы займемся этим?

Я придвигаюсь, чтобы ее поцеловать, но останавливаюсь. Она улыбается:

– Не можешь?

– Дело не в этом.

Я не могу разобраться в своих ощущениях, и это меня раздражает. Джессика и Майрон расстались уже давно. Он женат на другой женщине и счастлив. Его жена умопомрачительно красива и полна желания. Супер-супергорячая.

Джессика читает мои мысли и говорит:

– Если секс для тебя – легкое, ни к чему не обязывающее занятие, почему ты не можешь?

Я не отвечаю. Она встает с кровати:

– Пожалуй, тебе стоит поразмыслить над этим.

– Нет необходимости.

– Так уж и нет?

– Я до сих пор воспринимаю тебя как женщину Майрона.

– Неужели? – улыбается она.

– Да.

– И больше нет причин?

– Например?

– Не знаю. Может, какие-то более… – Джессика смотрит в потолок, делая вид, будто подыскивает нужное слово, – латентные.

– Слушай, не надо умных слов. Ты можешь быть непосредственнее?

– Один из нас не смог.

– Возвращайся в постель и дай мне возможность убедить тебя, что это не так.

Но она уже направляется к лифту.

– Была рада тебя повидать, Вин. Честное слово, – говорит Джессика и исчезает.

Глава 12

К часу ночи я возвращаюсь в «Бересфорд».

Ормуз видит, как я подхожу к двери, и торопится ее открыть. Я показываю фальшивое удостоверение агента ФБР и тут же убираю в карман куртки. Я знаю: попытка выдать себя за агента является нарушением закона, но дело в том, что богатых за подобные преступления не отправляют в тюрьму. У богатых есть целая свора адвокатов, которые исказят действительность тысячью разных способов, пока она не потеряет смысла. Они объявят Ормуза лжецом. Они скажут, что я просто пошутил. Адвокаты заявят, что я вообще ничего не показывал, а если этот момент попал на камеры, скажут: я помахал фотографией жильца, к которому шел в гости. Мы умеем нашептывать в уши дружески настроенных к нам политиков, судей и прокуроров. Мы жертвуем на их избирательные кампании и прочие важные для них дела.

Эта история попросту растворилась бы.

А если бы случилось чудо и этого не произошло, если бы сработал один шанс на тысячу, если бы власти дали делу ход и, вопреки давлению, довели его до суда; если бы собралось жюри присяжных и меня обвинили бы в попытке выдать себя за агента, я бы все равно не угодил в тюрьму. Богатые парни вроде меня не отправляются на нары. Мы – возглас удивления! – отделываемся штрафами. Поскольку у меня пропасть денег и их раз в сто больше, чем я сумею потратить за всю жизнь (а их еще больше), какой смысл лишать меня свободы?

Скажете, я слишком откровенен?

В моем бизнесе подобные расчеты происходят постоянно. Потому-то так много тех, кто предпочитает гнуть правила под себя, нарушать их и обманывать. Вероятность быть пойманными? Мала. Вероятность предстать перед судом? Еще меньше. Если же вас все-таки поймают, какова вероятность, что сумма штрафа окажется меньше той, что вы украли? Очень велика. А вероятность получить реальный срок? Это математическая величина, бесконечно приближающаяся к нулю.

Я этого терпеть не могу. Я не поддерживаю обманщиков и воров, особенно тех, кто ворует не ради того, чтобы накормить голодающую семью.

И тем не менее я пришел с фальшивым удостоверением.

Я кажусь вам лицемером?

– Да, Отшельник вел себя как вампир, – говорит мне Ормуз. – Он выходил из дома только по ночам.

У Ормуза настолько массивные веки, что я удивляюсь, как он вообще способен видеть. Его живот похож на шар для боулинга, а лицо и щеки темные. Мне встречались такие лица: человек только-только побрился, но через несколько секунд лицо уже выглядит так, будто он брился ранним утром.

– Хотите чего-нибудь выпить? – предлагает он. – Кофе?

Ормуз показывает мне свою кружку. Вероятно, когда-то она была белой, но сейчас имеет цвет зубов курильщика.

– Нет, спасибо. Как я понимаю, этот таинственный жилец пользовался подвальным выходом.

– Угу. И это было странно.

– Чем странно?

– Выход из подвала вон там, слева. Потом Отшельник все равно должен был обогнуть здание. И путь его лежал мимо входной двери. То есть мимо меня.

– Значит, такой способ выхода отнимает больше времени?

– Конечно. Вам нужно пройти больше ступенек и дольше ехать на лифте. Бессмыслица какая-то, хотя…

– Хотя – что?

– Вестибюль утыкан камерами. А в подвале, от лифта до выхода наружу, всего одна.

Логично.

– Он когда-нибудь заговаривал с вами?

– Отшельник из башни?

– Да.

– Ни разу. Зато регулярно проходил мимо меня.