– Маккензи передумала?

– Она передумает.

Джок подхватил Розалин на руки и осторожно понес к кожаному дивану, стоящему в дальнем углу его кабинета. Он бережно опустил ее на диван и уселся рядом.

– Я не осмеливаюсь нести тебя наверх, в спальню, – проговорил Джок с явным сожалением. – Я не уверен, что смогу сдержаться, а тебе еще нужно как следует выздороветь.

– К счастью для нас обоих, я выздоравливаю быстро.

Не сдержавшись, Джок нежно поцеловал Розалин в губы. Она приподняла голову, надеясь на продолжение. Хрипло застонав, Джок снова коснулся губами ее рта. Этот поцелуй был неторопливым, осторожным и бесконечно нежным.

– Еще! – потребовала Розалин, когда спустя минуту Джок поднял голову.

– А как же твои синяки?

– Ты можешь облегчить боль с помощью поцелуев. – Она весело посмотрела на него.

Джок не заставил себя долго ждать. Устроившись на подушках, он осторожно притянул Розалин к себе.

– Тебе удобно?

– Не то слово!

Следующие несколько минут прошли в молчании. Розалин наслаждалась объятиями Джока. Его поцелуи сводили ее с ума. Джок прикасался к ней неторопливо и бережно. Их охватило желание настолько сильное, что в любой момент они оба могли потерять голову. Внезапно Джок отстранился от Розалин.

– Хватит! – прерывисто дыша, проговорил он. – Не стоит этого делать до разрешения врача.

Поняв, что у нее нет шансов переубедить Джока, Розалин подняла голову и посмотрела на него с нескрываемым любопытством.

– Объясни мне, Джок, почему ты так уверен, что Маккензи продаст тебе Лонгхорн? Что произошло за последние несколько дней?

– Я разговаривал с Мередит.

– Ты говоришь об обещании!? – спросила она, и он кивнул. – И в чем же состоит это обещание?

– Я обещал никогда не называть причину, по которой она продала мне усадьбу, и не продавать ее кому-нибудь другому без ее согласия.

– Я не понимаю, – в замешательстве прошептала Розалин.

– Вскоре после того, как я заработал свой первый миллион, ко мне пришла Мередит. Это произошло около десяти лет назад. Она умоляла меня купить ее усадьбу.

Розалин удивленно уставилась на Джока.

– Зачем ей это было нужно?

– Она оказалась на грани разорения. Из-за махинаций ее мужа и его последующего ареста она и ее дети остались без средств к существованию.

Наконец многое встало на свои места.

– Маккензи ничего об этом не знает? Он покачал головой.

– Ни она, ни ее братья. Мередит не хотела, чтобы они узнали. Я думаю, причиной тому ее гордость. Она разделила между ними деньги, полученные от продажи усадьбы, заявив, будто это их наследство, оставленное отцом.

– Почему она просила тебя не продавать усадьбу без ее согласия?

– Я думаю, Мередит испытывала весьма противоречивые чувства. Отчасти она ненавидела усадьбу за неприятные воспоминания и в то же время не могла забыть: много лет усадьба принадлежала семье Холлистер. У нее было время, чтобы разобраться в своих истинных чувствах по отношению к своей бывшей собственности и решить, как поступать с ней в дальнейшем.

Розалин удивленно моргнула.

– Я не понимаю. Почему ты позволил ей сделать это?

– Таково наше соглашение. Мне было безразлично происходящее, поэтому я просто пошел Мередит на уступки и согласился. Единственное, она попросила меня пообещать никогда не продавать усадьбу ее детям. Она не хотела, чтобы они владели собственностью, которая не принесла им ничего, кроме душевной муки.

– Поэтому она была против, когда Маккензи загорелась желанием ее выкупить. – Розалин нахмурилась. – Интересно, почему она теперь передумала?

– Сложно сказать. Расскажу кое-что еще. Год назад Маккензи узнала: я, вернее, один из моих компаньонов владеет усадьбой Холлистер. Она не смогла с этим смириться и стала преследовать меня, требуя продать усадьбу ей.

– А ты сам никогда не хотел жить в усадьбе Холлистер? – спросила Розалин.

В глазах Джока вспыхнула злоба.

– Я ни разу там не был и не собираюсь появляться во владениях моего отца.

– Как ты думаешь, что теперь предпримет Мередит?

– Мы с ней на днях решили: усадьба будет приютом для смертельно больных детей или, возможно, реабилитационным центром для подростков.

– Ты скажешь Маккензи правду?

Он кивнул.

– Я устрою встречу с ней и Мередит. Тогда и посмотрим, согласится Маккензи с планами сваей матери или нет. Я подозреваю, что согласится, узнав, почему я отказывался продавать ей усадьбу. И я уверен: Маккензи продаст мне Лонгхорн. – Джок усмехнулся. – Зная ее, я смело могу утверждать: она заломит невероятную цену.

– Почему, Джок? – тихо спросила Розалин. – Почему ты так благородно поступаешь с Мередит – женщиной, которая всю свою жизнь ненавидит твою мать?

– Она спасла мне жизнь. Розалин приподнялась на локте.

– Что?

– Это было в то время, когда я пытался покончить с криминальными связями и сомнительным бизнесом.

– Тебя об этом попросила сестра, так ведь?

– Да. – Джок печально улыбнулся. – Я перестал общаться с Миком и другими парнями, и у меня быстро закончились деньги. Однако мне по-прежнему нужно было заботиться об Ане.

Внезапно до Розалин дошло:

– Мередит оплатила твою учебу в Гарварде? Он покачал головой.

– У нее тогда тоже были проблемы с деньгами. Нет, она не оплачивала мое обучение, однако нашла мне отличных спонсоров. Они поддерживали меня материально, пока я учился, и в первые годы после окончания университета, когда я вставал на ноги, занимаясь бизнесом.

– Они, конечно же, были щедро вознаграждены, – догадалась Розалин.

Джок пожал плечами.

– Я помог некоторым из них, – признался он. – Мередит познакомила меня с нужными людьми в Гарварде, и она неоднократно помогала мне найти жилье, в котором мы могли обитать вместе с Аной.

– Это огромная помощь! – восхищенно воскликнула Розалин. – Зачем она все это делала?

– Мередит понимала: мы с Аной ни в чем не виноваты. Мы пострадали больше остальных, даже больше, чем ее дети. Мередит настоящая леди. Разве я мог отказать ей в просьбе после того, что она сделала для меня?

– Не мог.

– Она даже пыталась помирить своих детей с Аной и мной.

– Однако ничего не получилось. Джок состроил гримасу.

– Ее попытки только усугубили вражду. Маккензи всегда обижалась на мать за ее помощь нам. Она всегда думала, будто я оказываю на Мередит давление. До нее даже не доходило, что все совсем наоборот.