что весь мир повернулся к тебе задницей. А «полной» означает, что это касается всех сфер жизни. Всех его сфер жизни… Какой из него старейшина, если он не может даже встать с кровати без посторонней помощи, не говоря про то, что это же он, Пейтон Кросс, тот самый старейшина, что держался самым крепким бойким и боевым старейшиной среди всех. Это именно он мог объяснить всё, что угодно. Именно он мог острить, угрожать и скалиться на оппонентов, а они должны были отступать. Перед ним. Перед старейшиной Пейтоном Кроссом, самым яростным среди всех старейшин…

Самым яростным и неспособным подняться с кровати. Полная задница – вот, что это такое. И другого слова тут не подобрать. Его съедят. Свои же друзья старейшины съедят просто за то, что он не сможет ответить. Ох, как же хорошо он их знал. Шакалы, трусливые шакалы, которые всегда отступали перед его умом и виртуозными речами. И никто ему не поможет. Ему не дадут даже очухаться. Даже перевести дух в новых реалиях – уж не то, чтобы дать время на восстановление… И будет он тихо и молча сидеть где-нибудь на отшибе станции, в своих новых апартаментах из одной комнаты, в лучшем случае, и писать мемуары… Да, теперь время для мемуаров. Потом можно будет оставить их после себя… Но это в том случае, если ему дадут хотя бы одну свою комнату…

Кстати, вот за это стоит теперь серьёзно побороться. Уж хотя бы одну, но отдельную комнату ему должны дать. Он не будет сидеть с остальными в одно и делить углы, как те, что работают в секции добычи или продовольствия. По-хорошему, ему бы надо оставить его шикарные апартаменты, но понятно уж и без слов, что такое ему не оставят. Такое другие старейшины приберут себе, уж сомневаться не приходится… А вот отдельную комнату можно себе выторговать, если сразу начать это делать. Они ж не знают, сколько у него ещё сил. Много-мало. Может, у него и столько, чтоб продолжать бодаться день ото дня. Никто ж это не знает… Оставить себе квартиру из одной комнаты и заняться мемуарами… Да и про Делейни придётся забыть…

Сил-то на неё уже нет. Не говоря про то, захочет ли она спать с обычным человеком… Над последними мыслями Пейтон всерьёз задумался. А правда, всё это время она спала с ним, потому что он сам ей так нравился. Пусть даже не телом, а чем-то другим. Своими способностями убеждать или объяснять может быть. Но всё же способностями, а не должностью, которая выгораживала её, если потребуется, и вообще решала все её вопросы. Если так, то это может иметь продолжение. Ведь стонала она очень даже по-настоящему. И приходила всегда сразу, как только вызывал к себе. Всегда в расположении духа и довольная. Можно ли было притворяться всё это время?

Пейтон молча смотрел в стену, затем на дверь палаты, в которой находится. Он смотрел на разные предметы, и в голову ему приходил один и тот же ответ – только притворяться и можно, если это всё время. Будь она искренней, то хоть как-то могла бы и прикрикнуть на него, сказать, что ей что-то не нравится, сделать замечание за что-то, что идёт не так, как ей надо. В конце концов, она же женщина. Как может получиться так, что она всегда только в хорошем настроении? Это может получиться только в том случае, если это искусственно. По-другому никак.

Можно, конечно, ещё предположить, что кто-то психически больной и всегда хихикает без остановки. Пейтон вспомнил, что у них был один такой, из секции Просвещения, который сначала смеялся периодически, когда что-то рассказывал, потому стал смеяться не впопад в течение всей своей речи, потом стал смеяться и без рассказывания чего-то, а потом такое стало повторяться с непонятной регулярностью, причём уже не в виде лёгких «хи-хи», а раскатистым демоническим ржачем. Его достаточно быстро отдали врачам, которые заключили, что он не в состоянии адекватно воспринимать свои собственные действия и не может их контролировать. Кто-то ещё стал говорить, что его дёргают за верёвочки как марионетку, из-за чего это психическое расстройство и назвали марионеточной болезнью.

Вот разве что ещё люди с марионеточной болезнью могут постоянно быть в приподнятом настроении. И это выглядит очень странно. А то, что делала Делейни выглядело более чем естественно. Отсюда вывод только один – всё это искусственно. И нечего уж врать самому себе, что она так радостно могла трахаться со стариком, который в итоге дал ей пощёчину, а затем и стаканом по голове со всего размаха.

Пейтон момент вспомнил, как это было. Как он получал удовольствие от всего этого, как он хотел кончить и хватался за все соломинки, лишь бы продлить это ощущение… Он вспомнил, как нечто проникало в левую сторону его головы, как там начало немного неметь, как он стал всё видеть через какую-то очень странную призму. Словно наблюдал всё в какой экран, а не своими собственными глазами. Ведь ему нельзя было бить Делейни… Все эти рассуждения привели его к такому умозаключению…

Как это нельзя? Как это нельзя было бить Делейни? Она же хотела этого. Она хотела, чтобы её ударили сначала по щеке, а потом сильнее. Да, может, она не хотела, чтобы удар был рукой, а не ногой, например. Это может быть. Может, она не хотела, чтобы второй удар был стаканом, а не чем-то ещё. И это может быть. Но она точно хотела всего этого. И единственное, что может быть у неё теперь в виде вопросов, так это почему он избрал именно такие способы. Других вопросов нет и быть не может. Это же ясно и ей и ему. Она точно хотела всего этого!

Пейтон начал немного злиться. Почему ему сейчас надо это доказывать? Почему ему надо искать какие-то обоснования тем действиям, которые были очевидны на тот момент? То, что было очевидно тогда, то очевидно и сейчас. Они не может требовать доказательств. Это просто данность. Можно у самой Делейни об этом спросить, и она только и подтвердит это… Впрочем, да, она может пожаловаться.

Она всё ещё может пожаловаться на недоделанность. Он ведь не задушил её, как это надо было сделать. Она ведь и этого хотела. Она хотела, чтобы он замкнул свои руки на её шее и держал их, пока она не перестанет дышать. Она так этого хотела, а он не смог сделать, потому что случился