Конечно, констебли быстро убрали ее оттуда, и теперь она покоится возле тела в фамильном склепе, но ее успели запечатлеть на нескольких листовках, потому как лондонские писаки больше всего на свете любят постращать почтенную публику. Они потратили массу времени, но обнаружили-таки кошмарное предзнаменование, которое, если бы его приняли в расчет, могло бы спасти лорду жизнь. Один из львов в бестиарии Лондонского Тауэра издох ночью накануне убийства. Смерть такого животного всегда служила дурным знамением. Даже сатирики находят в этом случае комические нотки. Валентин разглядывает карикатуру, на которой два ирландских бандита глядят на голову политика.

Один говорит другому:

— Разве тебе мать не говорила, что, потеряв голову, уже не до шуток?

Валентин морщится, потому что это была одна из любимых мрачных шуток Тома.

Он едва может дышать без нее, однако ему страшно приближаться к актрисе теперь, когда он расчистил себе путь.

Устранение лорда Стинтлея должно было возобновить порядок в мире и привнести в душу Валентина покой. Не осталось более богатого, знатного и знаменитого мужчины в Лондоне, который мог бы претендовать на Мимосину.

Но эта выходка с головой Стинтлея становится оправданием того, что он не видится с ней. Что, если она прочтет правду в его глазах? Что, если он увидит печаль в ее глазах из-за гибели Стинтлея?

Она превратилась в одно из самых страшных существ для него. Одна мысль о ней парализует Валентина. Даже мысленно он не подберет, что ей сказать. Может, стоит просто выпалить все, что он думает, словно это не самая важная вещь в мире? Он валяет дурака, не спрашивая о том, о чем хочет спросить больше всего на свете, суетится, но ничего не предпринимает. Стоя на складе поздно ночью, он прикасается к губам, чтобы отрепетировать их встречу, но греховная часть души мешает ему.

Он даже не может спросить ее, хочет ли она вернуться к нему; рассказать, как страдает без нее.

Он ненавидит себя, но не за то, что убил человека, а за то, что не довел дело до конца. Логическим завершением этого дела было бы завоевание сердца красавицы. Препона устранена. Она теперь принадлежит только ему. Возможно, так оно было всегда. Теперь, когда дело сделано, он все больше убеждается, что Стинтлей погиб всего лишь из-за его ревнивых подозрений. Невелика потеря, конечно, но подобная вещь может не давать человеку спать по ночам и мучить в минуты одиночества.

Он понимает, что надругательство над телом аристократа было ему более неприятно, чем само убийство. Ему стыдно признаться в этом самому себе. Это не делает его достойным любви прекрасной актрисы.

Моя природа слишком груба для нее. Уже через месяц ей прискучит моя неотесанность. Видите ли вы роковую двоякость ситуации? Она так мила, что мужчина готов закидать камнями родную бабушку и совершить другие мерзкие деяния.

Такая вот ирония. Он совершил этот грех, и если бы она узнала об этом, то потеряла бы сознание от ужаса.

Но он сделал это, потому что хочет ее. Потому что, стоит признать, он нуждается в ней. Настало время говорить.

Однако посмотрите на него — он балансирует на грани. Он остановился, словно больной конь, который не смог взять последнее препятствие. И что толку ему от всех его денег? Разве этот случай с актрисой не показывает, что что-то не так со всей его жизнью? Валентин окидывает себя хмурым взглядом. Он постоянно ищет новых ощущений, никогда долго не занимается одним делом, оставляя Диззому улаживать последствия каждой новой затеи.

Кем бы я был без Диззома? Да никем.

Следует признать, столкнувшись с любовью, он сдался при первой же трудности. Он сделал из себя посмешище. Отведав любви, он попал в ее сети, словно прыщавый поэт, неспособный ничего с этим поделать, кроме как барахтаться в ее трясине и вечно страдать.

Какое же это жалкое зрелище.

Он меньше, чем ничто. Он меньше, чем Диззом. Он меньше, чем пес Диззома, Фоабль.

Если Фоабль, отведав эликсиров Диззома, остается жив, значит, они вполне подходят для жителей Бенксайда. Фоаблей, на самом деле, было несколько. Ни один из них не протянул дольше года.

Я Фоабль. Просто пес, на котором нежная женщина испытывает сладкие снадобья. Я живу лишь потому, что так угодно моей госпоже.

Он отведал актрису, всего лишь малую часть, а потом она исчезла, забрав с собой самую важную его часть.

Да как она посмела…

Он не отправится на поиски актрисы.

Если она должна обладать им, пусть придет и найдет его, и докажет, что она стоит всех этих треволнений.

Между тем тело Тома наконец прибыло в Лондон, и Валентину надо организовать похороны.

11

Декокт от травм

Берем корни лопуха, три унции; марену, шесть драхм; ревень, две драхмы; травы белого ясенца, зверобой, подлесник, ползучую дубровку, всего по пригоршне; кипятить в двух пинтах воды и белом вине (добавить в конце), пока не останется пинта и двадцать восемь унций; процедить и растворить две драхмы венецианской патоки; добавить меда, три унции; медового уксуса, одну унцию.

Растворяет кровяные сгустки, возвращая кровь в систему.

Признаком любви является желание любить.

Так думает Валентин, увидев из окна кабинета Мимосину Дольчеццу в приемной комнате. Она стоит там вся бледная и скованная на фоне свежеокрашенных фиолетовых стен. Общие комнаты склада были убраны в черное в связи с похоронами Тома.

Валентин удивляется ее настойчивости и находчивости. Как она смогла найти его здесь? Он говорит самому себе: не стоит стесняться того, что она увидит его за работой. Он не лгал ей по этому поводу, просто он не все рассказал. Склад по размерам приближается к настоящему венецианскому дворцу и функционирует так же слаженно, как военный корабль. Все его сотрудники хорошо питаются и ни на что не жалуются. Однако сам Валентин кашляет и чихает, страдая от простуженного горла.

Мимосина выделяется на фоне всех тех людей, которые пришли почтить память Тома. Он поворачивается и делает вид, что не заметил ее. Сегодняшний день посвящен Тому, а не актрисе. Даже если она не знала о похоронах, ей следовало бы проявить такт и тут же уйти. Какое право она имеет стоять там, красивая, словно ангел, требуя внимания в день, безраздельно принадлежащий Тому и бедной Певенш, которая приходила проститься утром, а потом вернулась в академию?

Там, внизу, Том лежит в гробу, обитом фиолетовым сукном. Валентин пытается забыть, как его жилы накачали терпентином и камфарным маслом, вынули внутренности и набили брюшную полость порошковым нитратом и камфарой. Раствор на основе кармина придает его коже розовый оттенок. Однако все отверстия в его теле запечатаны, губы зашиты едва заметной нитью, а под веки засунуты комки хлопка, поскольку глазные яблоки давно провалились вглубь черепа. Растворы Диззома, переданные в Италию через курьеров, сработали почти идеально. Однако кое-где на руках заметны фиолетовые пятна, натертые белым свинцом, чтобы спрятать потемнение мертвой кожи. Том умер до того, как гангрена успела обложить его язык и исказить рот. Слава Богу, убийцы не сильно испортили лицо Тома — это означало, что они хотели, чтобы его узнали. Порез на губе не сильно повредил его внешний вид. В противном случае тело Тома могло никогда не попасть на родину, закончило бы свой путь в какой-нибудь яме в Венеции, неопознанное и неоплаканное.