– И почему же? – Ларош утробно расхохотался и подмигнул инспектору Бизли. – Что в этом деле теперь чрезвычайного? Давай просвети нас, о мудрейший из мудрых!

– Во-первых, пока мы можем только предполагать, что имеем тела всех трех стрелков. Ничего не подтверждено на сто процентов. Мы не можем доказать, что Реймонд Ленг и есть тот парень, который открыл огонь в школе.

– Мы точно знаем, что один из них – Шерман Чан, – снисходительно ответил просиявший Ларош. – Другой – Квентон Вонг. Их тела в школе. Теперь мы находим их лучшего друга, с которым они вместе жили, и рядом с его телом валяется красная маска. По-твоему, это ничего не значит? – ехидно спросил Ларош, кладя Страйкеру руку на плечо. – Может, ты рано вышел из отпуска? Может, еще посидишь дома, отдохнешь? Ну, еще немного?

– Вышел, значит так надо! – Страйкер стряхнул его руку с плеча.

– Что ж, ладно, – улыбнулся Ларош. – Дам тебе один совет. Послушаешься – далеко пойдешь. Если в поле пасется табун лошадей, не надо искать зебр – все равно, кроме лошадей, никого не найдешь!

– Это я не знаю. Пока нашел только одного засранца.

– Какой ты остроумный, а? До победного конца, но конец не заставит себя ждать, уж поверь мне. – Продолжая улыбаться, Ларош подошел вплотную к Джейкобу и пристально посмотрел ему в глаза. – Дело больше не считается чрезвычайным, статус понижается с этого момента. Можешь сдать свой пистолет напарнице. Считай, что он изъят.

Сначала Страйкер хотел продолжить спор, но потом задумался и понял, что на этот раз шериф все-таки прав. Поскольку непосредственная опасность миновала, у него нет причин не подчиняться приказу. Пистолет будет фигурировать в деле в качестве улики, и теперь, когда все три стрелка мертвы, у него нет никаких оснований отказываться сдать оружие – это нарушение закона об охране правопорядка.

– Ладно, – согласился он. – Сдам этот чертов пистолет завтра утром, когда мы будем точно уверены, что все кончено.

Шериф недовольно скривился, словно думая, сколько еще ему надо продавливать Страйкера, чтобы тот окончательно сорвался. Однако, видимо, Ларош все-таки посчитал, что бой уже выигран, и решил оставить последнее слово за собой:

– Хорошо, разрешаю! В девять утра, и ни минутой позже! Иначе буду считать это правонарушением! Я ясно выражаюсь, детектив Сантос? – Он широко улыбнулся Фелиции.

– Да, сэр! В девять утра!

– Так точно.

Страйкер подошел к телу Ленга, задумчиво посмотрел на него и окликнул сидевшего на корточках около трупа криминалиста:

– Слушай, Лапша, предполагаемое время смерти?

– Тело уже имеет признаки окоченения. Несколько часов назад, скорее всего. – Лапша поднялся с пола. – Смерть наступила сегодня утром.

– После девяти тридцати или до?

– Если это Красная Маска, значит после.

– Я у тебя не об этом спрашиваю.

– Будет ясно после вскрытия, – пожал плечами Лапша.

– Трупные пятна есть?

– Слышь, Горе-капитан, отвали! – раздраженно взглянул на него Лапша. – Спросишь у патологоанатома, когда она с ним разберется.

– Кирстин Дансмур, да?

– Ага, старуха с косой, она самая.

Страйкер попросил Лапшу поторопиться и держать его в курсе, а потом отошел в дальний конец двора. Ему хотелось побыть одному, подальше от всех. Чем дальше, тем лучше. В кармане завибрировал телефон: «У вас есть 1 пропущенный звонок».

Судя по тому, сколько прошло времени, звонили вовремя осмотра дома. Он набрал голосовую почту и услышал самый прекрасный голос на свете: «Па, привет, это я. Пришла домой, тебя нет. Ты когда будешь? Я тут рыбу на ужин размораживаю – ты, наверное, в первый день на работе одними бутербродами питался. В общем, позвони, если не успеваешь к ужину, ладно? Корт отрапортовалась».

В трубке пошли долгие гудки, Страйкер улыбнулся и сдавленно рассмеялся: господи, Кортни понятия не имеет, что произошло! Она вообще не в курсе! Звучит безумно, но это правда… Интересно, пятнадцатилетние девочки новости по радио не слушают?

С другой стороны, какая разница…

Он убрал «блэкберри» в чехол и пошел к выходу со двора. Сзади послышался сдавленный смешок инспектора Бизли, но Страйкер даже не обернулся. Впервые за долгое время ему было совершенно на это наплевать: на Лароша, на место преступления и вообще на весь отдел по расследованию убийств. Его дочь перезвонила, она в безопасности и ждет его – это главное!

Пора ехать домой.

Служебную машину Страйкер оставил Фелиции и попросил патрульных подбросить его. Дело было к восьми, день выдался долгий. Детектив широким шагом шел по тротуару, мышцы спины и ног беспощадно ныли. Когда он покинул дом Квента Вонга, на город уже опустилась темнота. Не было видно ни луны, ни звезд, лил ледяной дождь, и дул резкий, продирающий до костей ветер.

Детектив шел под проливным дождем к дому и улыбался: еще никогда дом не казался ему таким островком спокойствия и уюта, как сейчас! В одно мгновение он будто забыл не только о сегодняшней перестрелке и расследовании, но и о полугодовом отпуске. Кто знает, возможно, однажды он сумеет даже смириться со смертью Аманды… А может быть, и Кортни это удастся тоже.

На крыльце горел свет, входная дверь была заперта. Детектив распахнул дверь, и полы пальто разошлись от сквозняка. Пальто промокло насквозь, он повесил его на вешалку и остался в позаимствованной форме, которая за этот долгий день успела помяться.

Страйкер огляделся: в гостиной было темно, лишь мерцал экран телевизора. Кортни сидела на диване в синем спортивном костюме, не отрывая глаз от экрана. Было видно, что она вся напряжена, глаза опухли от слез. Страйкер подошел к дочери, она заморгала, словно очнувшись от кошмарного сна, громко вздохнула, вскочила с дивана и бросилась ему на шею. Девочку трясло от рыданий.

– Мне так жаль, – прошептал он, – так жаль!

Он не знал, что сделать, что сказать, как ее утешить, – просто обнимал ее и повторял, что все закончилось. Все закончилось, все хорошо, они дома, вместе. В безопасности.

Достаточно ли этого?

Постепенно рыдания затихли, Кортни взяла себя в руки, отстранилась. Страйкер вытер черные разводы от туши с ее щеки и поймал себя на том, что внимательно разглядывает лицо дочери: голубые глаза, светло-коричневые веснушки, густые каштановые кудряшки, падающие на плечи тяжелыми мягкими волнами. Остро уколола боль – как же она похожа на свою мать! Такая же красивая, даже еще лучше!

Про себя Страйкер молился, чтобы внешность была единственным, что ей досталось от матери.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально… кажется, нормально, – кивнула она с отсутствующим видом. – Я не знала… только сейчас увидела по новостям, десять минут назад, – добавила она, встревоженно посмотрев на него.