— Солнце восходит, — восторженно воскликнул Иисус, невольно хватая Марию за руку.

Все неподвижно стояли, затаив дыхание, и любовались огромным диском, который, перепоясавшись жемчужно-золотистым облаком, напоминал ярко-блестящий, раскаленный медный щит.

Солнце поднялось на горизонте, как будто бы стало меньше, затуманилось на миг и залило ослепительным блеском весь мир.

Заблистали брильянтами травы, заискрились беленые стены маленьких домиков у подножия горы, растаял туман и открылся широкий вид на цветущие луга, оливковые рощи, лесистые пригорки и серебристые сети извивающихся повсюду ручьев.

Где-то скрипнули ворота и на улице показался полуодетый юноша, подошел к колодцу и, полуприкрыв ладонью глаза, стал осматриваться вокруг.

— Это, кажется, если меня не обманывают глаза, Ассалон, сын Элеазара, заметил Иаков.

— Да, — подтвердил брат его Иоанн и крикнул громко:

— Ассалон, Ассалон! Юноша обернулся.

— Это вы? — вскрикнул он и стал стремительно колотить кулаками в двери и окна, крича; — Равви наш вернулся, наш равви из Назарета.

Вскоре на улицу высыпало население местечка, приветствуя Иисуса и апостолов. Мария, не зная никого, стояла в стороне.

— Кто эта прекрасная женщина? — стали расспрашивать учеников.

— Это сестра Лазаря, Мария из Магдалы, полюбила учителя и пробирается к нему в сердце, — простодушно объяснил Петр.

— Это хорошо. Пора уже ему иметь жену, — решили более старшие женщины и, подкупленные красотой Марии, увели ее с собой, чтобы осмотреть ее покалеченные ноги и расчесать спутанные волосы.

С того момента, как Иисус и апостолы вступили в границы Галилеи, маленькая группа стала быстро рассеиваться. Ученики стали сворачивать в сторону, в окрестные деревушки, где у них были родные и знакомые. Петр и Андрей прямо направились в родную Вифсаиду, где жили их родители, Вифсаида находилась на берегу Геннисаретского озера, и там же был назначен сборный пункт.

Одна только Мария никуда не торопилась и не расставалась с Иисусом. И часто целыми часами шли они вдвоем в траве по пояс, то через поросшие кустами овраги, то по горным тропинкам над пенящимся потоком, то шли по извилистым, крутым берегам широко разлившегося, пересекаемого порогами Иордана, Весна, роскошная, сияющая, ароматная, полная цветов, охватила их.

Словно выкованные из золота, свешивались тяжелые ветви мимозы, переливались пурпуром олеандры, повитые белым туманом, цеплялись за каждый выступ терновник и кудрявый барбарис, зеленели листья виноградников. Повсюду цвели белые таволги, яблони, жасмин, краснели финики, лиловела сирень, извивались гирлянды распустившихся роз. Луга были усеяны цветами; в глазах рябило от белой ярутки, одуванчиков, разноцветных маргариток, солнечных лютиков, голубых колокольчиков, кувшинок и огромных, лучистых ромашек. Высоко вверх стремились цветы царского скипетра, темно-фиолетовой белены и словно из облаков сотканного спирея. Гордо распускались полные росы красные чашечки лотосов, пышные розы ворона, стройные гиацинты, и между ними расстилали свой ковер иссоп и богородская трава. Огнем горели пламенные маки, красные гвоздики, а на сырых местах голубели лазурные горчинки и выглядывали тысячами глазков мелкие незабудки.

Увлеченные и одурманенные ароматом цветов, брели они по лугам, словно в сладком сне. Слова замирали на устах, а душу наполняла такая благая тишина, что они слышали тихий шелест колышущихся трав, таинственный шепот корней и любовное опыление цветов.

От этого сладкого упоения их обычно пробуждала взлетающая птица, чаще всего куропатка или перепелка, и своим полетом увлекала их взгляды к небу; зигзагообразным полетом проносились по небу ласточки, высоко мелькали звонкие жаворонки, тяжело пролетали хищные ястребы и словно таяли в жарких лучах солнца.

Над водой вереницей тянулись журавли, проносились лазурноперые сивоворонки, венком скрывались за лесом дикие голуби, раздавалось нежное воркование горлинок.

— Весна, — тихо проговорил Иисус.

— Весна, — словно обрадованная этой счастливой, неслыханной вестью повторила Мария, глядя на него благодарным взглядом за это откровение.

— Нам нечего спешить, отдохнем, — говорил Иисус и расстилал свой плащ, на который они садились рядом.

Однажды Иисус обвел глазами вокруг и сказал:

— Прекрасен мир! Взгляни на эти цветы — царь Соломон во всей славе своей не одевался так пышно и роскошно, как одет самый ничтожный из них рукою Бога. Люди заботятся о красоте своих одежд, они же без всяких забот цветут яркими красками, люди поливают себя благовонными мазями, они полны аромата. И подумаешь только: всех их Отец Небесный сам из себя воссоздал, о мельчайшем лепестке он помнил, каждый одарил своим особым очарованием — этот цветом, тот ароматом, другой целительной силой. И не думай, что они гибнут, когда увядают: ничто из того, что уходит от нас, не гибнет напрасно, а все неведомыми нам путями возвращается назад… Ты, верно, любишь цветы?

— Очень любила, — мечтательно ответила Мария. — Когда я жила в Магдале, то на рассвете я выбегала на луга, рвала цветы, сплетала из них венки и пела об их красоте.

— Что ты пела?

— Всего не помню, вернее, не пела, а говорила протяжно, вот так: о, мой лазурный колокольчик, отчего ты так печален и роса, как слезинка, блестит в твоей чашечке. Может быть, это от счастья, что белая лилия выросла с тобой и тревожно вздрагивает своими листиками, словно невеста в день свадьбы, предчувствуя ночь наслаждения. А ты, ромашка, отчего ты пожелтела и словно завистью горит твой венчик? Смотри, вот бутон гвоздики, пылают его уста, он весь горит в огне и пахнет так, как пахли бы мои локоны, если бы я натирала их нардом. Нет у меня нарда, так вы усните в пуху моих волос, пылающих, золотистых, как солнца лучи… — И, спохватившись, что она говорит, Мария замолчала, побледнела, а потом вспыхнула огнем. Сердце ее то стремительно билось, то замирало, дыхание остановилось.

Наступило долгое молчание. Наконец, Иисус ласково сказал:

— О чем ты тревожишься? Песнь твоя говорит мне, что среди этих цветов ты сама была наилучшим цветком. И в венце цветов ты должна выглядеть прекрасно. И знай, Мария, что красота не грех, напротив, осквернение красоты есть грех души. Украшай себя цветами и славь их красоту.

Глаза Марии наполнились крупными слезами. Она смиренно склонила свою голову и робко проговорила как бы искривленными и сведенными горечью губами.

— О, Господи, ты знаешь, что я смятый цветок, ты знаешь позор мой, стыд мой и бесчестие! — Она зарыдала.

Иисус положил руки свои на ее голову и произнес взволнованным голосом:

— Как тогда я простил тебя, так и теперь еще раз освобождаю тебя из темницы грехов твоих, возвращаю девичество сердцу твоему. Забудь тот мир.

И охватил Марию краткий миг глубокого сна, а когда она очнулась, то увидела на коленях венок из ромашек. Мария улыбнулась ему сияющими лазурью глазами и обвила золотистым венком голову. Иисус, смотря на нее с восторгом, сказал: