знал, видать, а, Ваня? По верхушкам нахватался, а дальше? В том же стихе ведь как было? «Унылая пора. Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса – люблю я пышное природы увяданье».

– Так уже все увяло, – хмыкнул… свекор (мы ведь опять в это играли, да?) и отставил от себя чашку.

– И даже это не повод унывать. Уныние – смертный грех, позвольте напомнить.

– За мной и посерьезнее грехи водятся.

Иван отвернулся якобы для того, чтобы достать конфеты.

– Нет, вы поглядите на него! Самый умный, да? А между тем, уныние есть неверие в Господа нашего. Ты ж, Иван, думаешь, бог тебя оставил, раз посылает тебе испытания? Но ведь Всевышнему известна твоя мера сил. Все, что ты воспринимаешь аки ниспосланное наказание, дано для укрепления духа. Прими божью волю, покорись ей. Не отворачивайся от Господа во имя собственной гордыни. Не превозноси себя, думая, будто всех умнее. Смирись с тем, что должно случиться.

– А как понять, что должно?! – рявкнул Покровский.

– Сердцем, Иван Сергеевич. Сердцем…

Глава 15

– Ермолаев! Что ж ты сегодня такой неугомонный? У нас контрольная в среду, мы отстали! А вместо того, чтобы нагонять материал, ты занимаешься непонятно чем! – возмутилась я, откладывая маркер.

– Непонятно чем мы занимаемся на уроках физики, – буркнул один из лучших моих учеников.

– Вот как? – изумилась, окидывая взглядом смеющиеся лица ребят. – И почему же?

Демонстративно усевшись за учительский стол, я сложила на груди руки, изобразив пантомиму «я вас внимательно слушаю».

– Потому что. Классическая физика – полная туфта.

– Обоснуй.

– Она не работает. Что доказывает квантовая механика.

Ох уж эта школьная программа! Она совсем не учитывает любопытство детей, помноженное на обучающие возможности интернета. И тем самым ставит учителей вот в такие идиотские ситуации.

– Ты неправ. Классическая физика прекрасно работает в макромире. Да, общая теория относительности в некоторых моментах противоречит квантовой теории поля, но очень важно понимать, что эти противоречия никак не доказывают ложность одной из них. А значит, каждая из этих теорий вполне состоятельна. Что подтверждается множеством экспериментов…

Только я распалилась, как прозвенел звонок. Тот, кто придумал, что он звенит для учителя, явно не был в десятом «А». Никто больше и слушать меня не стал. Все повскакивали.

– Эй! Да погодите вы! Хоть домашку запишите! Параграф…

– Мы в электронном дневнике глянем.

– Ага. Как же, глянут они.

– Правда глянем, Марьванна, – пообещала Даша Юсупова. Тоже хорошая девочка. Да они вообще все хорошие, когда по отдельности. А вместе – девятибалльный тайфун.

Гогоча, толпа мальчишек проскочила по проходу к двери, двигаясь так быстро, что вокруг них создавались маленькие локальные завихрения, которые подхватили листочки с самостоятельными и разбросали их по столу, полу и подоконнику.

– Макаров! Миша… Ну, поаккуратней, что ли!

Я наклонилась собрать бумажки. Оставшиеся ребята бросились помогать. Да так резво, что на двух листочках остались следы от ботинок. Не детского такого сорок пятого.

– Вот. Осторожней в следующий раз, Марьванна. Что вы нашими интеллектуальными трудами разбрасываетесь?

– Иди уже! – беззлобно фыркнула я, ткнув провокатора в бок.

– Ай! Вот так вы, да?! А мы за ней еще скучали!

– По вам.

– А?

– Скучали по вам.

– Начинается! Я от души, и тут поправляют.

– Порыв души я оценила, Роман, – засмеялась я. – Но все же свои душевные порывы лучше оформлять в приемлемые синтаксические конструкции.

– Ладно-ладно. Мы вообще что хотели, – Ромка оглянулся на оставшихся в классе ребят, – хотели вам сказать, что очень рады… Ну типа, что ничего не случилось. Пожар был – капец, Марьванна. Я со своего огорода видел. А от нас до вашей деревни, считай, двадцать километров.

– Спасибо, ребята. Мне очень приятно ваше внимание, – растрогалась я. И даже чуток приобняла Романа. И Лену Елизарову, которая тоже ко мне бросилась.

– А правда, что вас Покровский спас? Баб Зина в магазине рассказывала, что он как супергерой вас на руках вынес.

– Прям как супергерой? – поддразнила я Лену. – Неужто баб Зина – поклонница Марвел?

– Ну, это я уже, конечно, от себя добавила, – захихикала Елизарова. – Так правда? Как в кино про любовь.

– Ты дура, Ленка? Марьванна была замужем за его сыном!

– И че теперь?

– Так! – возмутилась я. – Хватит. Спасибо, что беспокоились обо мне. Мне очень приятно. А теперь давайте-ка, топайте на урок, не то опять полкласса опоздает. И директор сделает мне выговор.

Выпроводив детей, тайком выглянула в окно. Зачем? Непонятно. Отсюда не было видно подъезда к школе. И я не знала, приехал ли за мной Иван, как обещал, или опаздывал.

Стоило о нем подумать, как меня опять начинало бомбить от эмоций. Те убивали меня своим многообразием, несмотря на то, что нам с Покровским удалось выработать общий подход к происходящему между нами. Или как раз поэтому. Ведь подход этот был довольно сомнителен… Унизителен. И стыден.

Все потому, что при свете дня мы продолжали играть в невестку и свекра.

Тогда как под покровом ночи… Господи, как стыдно.

И ведь стыдилась я не того, что происходило. А того, как это было…

Мы ужинали. Пересказывали друг другу деревенские сплетни или делились планами на день. Могли обсуждать что угодно. Наше нехитрое хозяйство, как у Сергеевны на этот раз удался квас, или премьеру нового фильма. Я могла рассказывать истории из детства или своей учительской практики. Покровский – о проблемах с поставками удобрений и про нашествие саранчи. Выполнив же обязательную вечернюю программу, мы чинно желали друг другу спокойной ночи. И расходились по своим комнатам. Я принимала душ, укладывалась в кровать, обязательно что-нибудь на себя надев (мы же приличные люди!), и долго-долго, порой не один час лежала, томилась, крутилась с боку на бок, пока ручка на ведущей в мою комнату двери не проворачивалась с характерным звуком, который, кажется, навсегда въелся мне в подкорку.

Иногда мои ожидания оставались напрасными. И Покровский не приходил. Тогда, невыспавшаяся и измучанная, я плелась на кухню, где мы за завтраком опять делали вид, что я не ждала, а он не боролся с собой. Так могло продолжаться два дня, три. Но потом Иван обязательно срывался и заявлялся под самое утро. Выпив каждый раз. Будто ему нужен был