поймал за уздечку Рыжую Чёлку, косившегося на огонь. Мельком он посмотрел на тропу позади них, выискивая свою гнедую лошадку, но та пропала. Не было слышно ни ржания, ни гомона копыт по льду. Ситрик тихо выругался в темноту, и, сняв варежку, принялся гладить лоб Рыжей Чёлки, пытаясь успокоить и коня, и себя самого.

– Тише, – шептал он своему сердцу и то же самое повторял жеребцу. – Тише. Тише… Ты же у нас из тех отважных лошадей, кого Вёлунд проводил через пламя. Это просто огонь.

Пламя потухло так же резко, как и вспыхнуло. Рыжая Чёлка всхрапнул и дёрнул головой, испугавшись на этот раз внезапности. Ситрик принялся гладить коню шею, боясь обернуться. Он принялся напевать тёплую мелодию, ту, что Эгиль играл у костра, и этот знакомый звук наконец помог коню успокоиться.

Из снега медленно проявился облик второй лошади. Ситрик подозвал её, но гнедая лошадка продолжала сторониться места, где только что свирепствовало пламя.

Ситрик обернулся, продолжая держаться за шею коня. Кругом плясал снег вперемешку с чёрным пеплом. Не осталось ничего от человеческого тела Холя, лишь тёмные следы на снегу.

– Пошли, – негромко скомандовал Ситрик Рыжей Чёлке и сам двинулся к месту, где лежал Холь.

На тропе был лишь снег, измазанный копотью. Ситрик успел подумать, что Холь сгорел целиком и ничего от него не осталось. Успел подумать и то, насколько глупым решением было разрешить ему продолжить путь. Но разве бы он послушал… Разве бы он остался у альвов по собственной воле?

Что-то копошилось в снегу, и Ситрик наконец заметил птицу. Однако облегчённо выдохнуть он так и не смог. Сердце сжалось в груди.

Среди пепла на льду сидела обычная чёрная птица.

Ситрик взобрался обратно в седло. Холь привычно сидел у него на плече, вот только от его ставшего чёрным оперения не исходило жара, как это было прежде. Рыжая Чёлка, оставшись без наездника, понуро стоял позади гнедой лошадки.

Ситрик тронул бока кобылы, напоминая про путь, и та спешно зашагала в сторону озера. Рыжая Чёлка послушно поплёлся следом. Наверное, стоило настроить седло на коне под себя и ехать на нём, но Ситрик уже успел привыкнуть к гнедой лошадке.

Идти в темноте первым, всматриваясь в свербящую снегом черноту, было невыносимо. Он больше не чувствовал себя в безопасности, не видя перед собой круп Рыжей Чёлки и спину Холя.

– Я думал, что ты сгорел, – почти беззвучно прошептал Ситрик, зная, что его услышит тот, кому это было нужно.

– Честно, я тоже, – ответила чёрная птица. – Я не мог властвовать над огнём. Лучше бы я сломал все рёбра, чем снова пережил такое.

– Такое – это какое?

– Я впервые за много лет почувствовал весь жар огня и оглушающую боль. Прежде я только видел, как сгорает моя кожа, но не чувствовал.

Ох, лучше бы он не спрашивал. Вспомнив, как сгорал Холь, Ситрик вздрогнул, а после уже дрожал без остановки – так он замёрз. Тело его наконец расслабилось, забыв только что пережитый ужас, и усталость тут же накрыла его тонким, промёрзшим насквозь одеялом. Он не знал, как скоро рассвет, а бесконечная ночь проглотила всё кругом. Дорога всё так же терялась среди одинаковых древ, и не было нигде ни единого признака человека. Даже если и были, то Ситрик не заметил бы их в снежной круговерти.

– Ты говорил, что отсюда до Ве недалеко, – пробурчал Ситрик.

– Так и есть, просто мы попали в метель…

Ситрик чувствовал, что птица мёрзнет так же, как и он, но терпеливо молчала. Он ощущал дрожание тельца, когда перья Холя касались его мочки уха. Как же ему было страшно, наверное, впервые за много лет ощутить жар и боль от ожогов на коже, а после замёрзнуть. Холь, бедный Холь… Он храбрился, пытался как-то развеселить и успокоить Ситрика, но тот готов был поклясться, что лучше бы тот дальше жаловался на сушёную треску и ругал за нерасторопность и неловкость.

Они шли в кромешной тьме, и даже снег, сначала блестящий, в метели потух и превратился в рыхлую тень. Ситрик чувствовал себя так, точно сидел под землёй, в глубокой могиле, а снежинки, острые и колкие, как песок, засыпали его сверху. Гнедая лошадь и Рыжая Чёлка широкой грудью расталкивали ненастье и всё шли и шли куда-то.

Хотелось есть, но шевелиться уже не было возможности. Ситрик лишь прижался к луке седла, сгорбившись, чтобы не чувствовать резь в животе. Мокрые перья Холя неприятно щекотали щёку – он нырнул в худ, наброшенный на голову.

Ситрик понял, что начинает дремать от усталости, вздрогнул, точно от удара. Ещё не хватало выпасть из седла. Наверное, дело уже шло к утру, раз его начало клонить в сон.

Надо было оставаться у альвов не только Холю, но и ему самому. Жить там, как у бога за пазухой, надеясь, что Ингрид никогда не доберётся до светлого чертога.

Чтобы не заснуть ненароком, Ситрик принялся вспоминать руны-дни, мысленно выписывая последовательность и озвучивая игру у себя в голове. Ненадолго это помогло отвлечься, но когда лошади остановились, парень снова испытал чувство падения, какое бывает от резкого ночного пробуждения. Он всё-таки уснул на какое-то время, лишь чудом не вывалившись из седла.

Метель чуть утихла, и теперь с бескрайнего чёрного неба снег медленно сыпал мелкой просеянной мукой.

– Чего это мы встали? – спросил Ситрик, похлопав лошадь по шее.

Та мотнула головой, сбрасывая с гривы снег.

– Вижу, там дом, – сказал Холь, высунувшись из худа.

Ситрик пригляделся и в самом деле увидел поднимающийся дым и чуть более чёрные, чем всё окружение, очертания крыши. Близко. Совсем близко. Но если бы не лошади, почуявшие жилище, он бы прошёл мимо и не заметил ничего.

А за домом было видно озеро, ещё не застывшее до конца. Оно темнело бездонным провалом, чуть припорошенным сверху свежим снегом и льдом.

– Надеюсь, это и есть Восходное озеро?

– Да, это оно, – ответил Холь.

Ситрик облегчённо выдохнул. Парень спустился, чуть не упав с лошади. Отряхнул от снега плащ. Он так устал, что еле держался на ногах. Перехватил поводья и повёл лошадь к дому, но та заупрямилась.

– Хочешь пойти домой, – догадался Ситрик, выпустив из рук поводья, и, чуть подумав, снял с лошадки уздечку, с трудом сгибая окоченевшие пальцы. – Не страшно ли тебе в такое ненастье снова идти так далеко?

Он вытащил из седельных сумок свои вещи, положил в один из мешков уздечку, а после