– А ты не охренела ли? Не трогать тебя – было условием дефилирования в белье. И после завершения сего действа правила автоматически аннулируются. Табу были обговорены перед игрой и там не было ни слова про то, чем мне нельзя тебя трогать ни пальцем, ни членом. Так что выкусь-накусь, деточка.

– Ну ты и св…

Договорить я не успела, ибо он толкнул меня на кровать. Я настолько опешила от такой наглости, что не сразу сообразила, что не просто оказалась распластанной на кровати, этот придурок привязывает мои руки к изголовью кровати.

– Ты что вообще больной?! – дергаю ногой со всей силы. И о чудо, попадаю в него. Правда, он не особо обращает на это внимание, даже при очередной, как по мне, более болезненной попытке его ударить. Как только мои руки оказываются привязанными его галстуком, он не сильно, но весьма ощутимо сжимает мои колени.

– Желание номер два: привязать тебя к кровати. Еще один удар ногой, и я тебе их не просто вместе свяжу, как руки, а каждую ногу прикую к углу кровати. Звездой будешь. Хошь или не хошь?

– Ты же обещал! Слово дал, что ничего мне не сделаешь!

– Я обещал, что ничего ужасного и унизительного не сделаю, – черт, еще немножко и я позорно расплачусь. И, наверное, так бы и было. Если бы в кармане его спортивок не зазвучал телефон.

– Важный звонок, – буркнул себе под нос.

По мере игры мелодии и его хмурого сосредоточенного лица, вглядывающегося в экран мобильника, поймала себя на мысли, что мне больше не хочется плакать. У меня же не галлюцинации? У него действительно рингтон из «Танцор диско»? О, мой бог, точно! Джимми, Джимми!

– Ай, ладно, пошел на хер. Сейчас весь настрой испортит, – кладет телефон на прикроватную тумбу. Музыка замолкает, но почти сразу же ему снова звонят. И снова та же мелодия.

– Славик, там, наверное, очень важный звонок, раз сам Джимми звонит, ответь. Не заставляй его ждать.

– Натах, не доводи до греха, а то зайду дальше, чем планировал.

– Что бы ты ни планировал и ни сделал, тронешь меня – и я все брату расскажу, – несмотря на то, что сказано это мной вполне строгим тоном, Архангельский не скрывает насмешки. Ему весело. Нельзя с ним говорить. Молчать! Просто молчать!

– Я прям так и вижу, как ты приходишь к брату и говоришь: посади его сейчас же. Этот урод меня связал и заставил кончить. Дважды. А может и трижды, я забыла, ибо кровь отлегла от головы вот сюда, – кладет ладонь мне на грудь и медленно ведет вниз, останавливаясь у резинки трусиков. Когда я поняла, что он хочет сделать, у меня и без внутренних установок пропал дар речи.

Закрываю глаза, пытаясь абстрагироваться. Если буду сопротивляться, его это еще больше раззадорит. Надо просто быть безучастной. Пытаюсь представить все самое мерзкое, увиденное когда-нибудь в жизни, но как только я понимаю, что его рука не просто поглаживает мои бедра, а совершенно точно обводит мои шрамы, я неосознанно начинаю чуть ерзать на кровати.

Я бы могла сказать, что мне это показалось, но нет. Каждое его касание проходится точно по рубцам.

Его пальцы перемещаются на живот. Он обводит каждый шрам дважды. Вверх-вниз. Чуть задерживается и снова одно и то же движение. Я знаю их точное количество наизусть, он не пропускает ни один. И это вызывает во мне странные ощущения. Как бы мне хотелось сказать, что мне противно, но это не так. Наверное, я бы и дальше пыталась сделать безучастный вид, если бы не ощутила его губы на своем животе. Резко распахиваю глаза, дернув со всей силы руками. Черт, крепко связал.

– Не надо.

– Что?

– Отпусти меня, пожалуйста.

– Я тебе противен? – совершенно серьезно произносит он, нависая надо мной.

– Ты знаешь, что нет.

– Тогда, что не так, если я тебе привлекателен? Серьезно, до меня не доходит.

– Тебе сорок, а мне двадцать. Ты мне в отцы годишься.

– Во-первых, тридцать девять и двадцать один.

– Во-вторых, можешь мне не заливать, у тебя есть невеста. Зачем мне с связываться с почти женатым человеком? Ну и, в-третьих, ты – не мой уровень. С людьми твоего достатка я ни за что не буду связываться.

– Потому что не выносишь деньги?

– Потому что ты априори будешь выше меня.

– Выше это значит доминировать? – я не успела сформулировать достойный ответ, потому что в этот момент почувствовала его руки на застежке бюстгальтера. Почему она, черт возьми, спереди?! Какая-то секунда и он расстегивает застежку.

К счастью, моя грудь остается закрытой. Правда ненадолго. Архангельский поддевает пальцами кружевные чашечки и оголяет мою грудь. От беспомощности сжимаю руки в кулак, крепко зажмурив глаза. Ну уж нет, не буду я доставлять ему удовольствие и брыкаться.

– Я правил не нарушаю, – слышу насмешливый голос. – Теоретически, лямки лифчика на тебе, так что ты не голая. Третьим моим желанием будет, если ты еще не поняла, чтобы ты кончила, – шепчет в уголок рта и тут же едва ощутимо проводит пальцами сначала по одной, затем по другой груди.

От этого, казалось бы, простого прикосновения, соски моментально затвердели и тело покрылось мурашками. Готова покляться, что он улыбается. Хорошо бы, если бы на этом он остановился, но нет, он смял грудь, намеренно сжав между пальцами соски. Как бы мне хотелось сказать, что это гадко и противно, но это совсем не так.

Почему я на это так реагирую?! Кого я сейчас больше ненавижу? Себя или его? Пожалуй, себя.

– Кстати, ты неблагодарная. Я за тобой как мог ухаживал, а ты даже спасибо не сказала.

– Сказала. Только что, – открываю глаза, попадая взглядом на его склонившуюся над моим лицом щетинистую физиономию.

– Видимо, пропустил.

– А ты отлепи уже взгляд от моей груди и взгляни на мою руку, там тебя ждет благодарственный фак. Для особо одаренных предпенсионеров: фак – это выпрямленный средний палец, означающий пошел на ху…

Договорить он мне не дал. Перехватив меня за подбородок и несильно, но все же весьма ощутимо сжав его, он накрыл мои губы своими. В крови бурлит адский коктейль из возмущения, страха и неподдающегося здравому смыслу желания. Мне