– Впрочем, откуда вам знать, что принято в приличном обществе! – поправила узкие очки Полина Тимофеевна, всем своим видом показывая, что Юля им с сыном не чета.

– А че я такое спросила? – вступила в спор Юля.

– О боги! За что мне это? Все, все едут из деревни, и не куда-нибудь, а в Санкт-Петербург!

– Я не из деревни, а из города! Между прочим, из большого!

– Из самого большого, из Опухликов. Чем глуше провинция, тем короче юбки! – с брезгливостью кивнула она на оголенные ноги Юли.

В этой семье Юля прожила всего неделю. Точнее, целую неделю, и это много, учитывая непростой характер матери Артема. Артем – двадцатидевятилетний балбес – в ту пору пребывал на больничном. Ничем серьезным молодой человек не болел, просто решил устроить себе отдых. Сходил в поликлинику, отсидел в коридоре длиннющую очередь, сочиняя, что бы соврать врачу. Через час сидения в мрачном коридоре на неудобной банкетке среди унылых, в основном немолодых людей, обсуждающих болячки, из рук вон плохое обслуживание везде и непомерно высокие цены на все, Артему стало казаться, что он на самом деле болен. Его добил сквозняк в коридоре, организованный крупногабаритной сердитой врачихой. Проходя мимо, она на глазах у изумленных бабушек распахнула окно. Бабушки покинули свои места и пересели подальше от окна. Но и там было довольно холодно. Лицо врачихи имело настолько суровое выражение, что бабули, еще минуту назад яростно ругавшие правительство, не посмели и пикнуть. Артем на сквозняке чихнул, да так удачно, что обратил на себя внимание вышедшего из кабинета своего участкового врача. Этот невинный чих определил исход его затеи – когда Артем с несчастным видом (болезненную мину сотворить не удалось) явился на прием, врач не стал его долго мучить, что-то пробормотал про хилый организм и кондиционеры, что понаставили везде и всюду, от которых одни вирусы, посмотрел горло, послушал стетоскопом и щедро дал бюллетень на неделю.

На радостях Артем купил себе большой брикет фисташкового мороженого и сахар, как просила его мать еще два дня назад. А вечером он привел в дом Юлю.

– Это Юля, она будет жить у нас, – гордо представил он гостью.

Полина Тимофеевна, растившая сына «не для всяких проходимок», смерила девушку надменным взглядом. По одному лишь внешнему виду: аляповатой косметике, дешевой бижутерии вперемежку с золотом, безвкусной одежде и особенно простецкому «Здрасте!» – женщина безошибочно определила социальный уровень Юли.

– Мы с тобой позже поговорим, – бросила она сыну. Как бы ни хотелось Полине Тимофеевне выставить за дверь недостойную ее сына девицу и заодно разъяснить нахалке, что со свиным рылом да в калашный ряд соваться не стоит, женщина сдержалась. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы выгонять, пусть даже нежеланных гостей, и слишком горда, чтобы, как уличная торговка, затевать склоку.

Позже Юля услышала, а вернее, подслушала, что Полина Тимофеевна говорила Артему. Стоя в узком коридоре под кухонной дверью, девушка узнала о себе многое.

– Да ты открой глаза, наконец! Думаешь, ты ей нужен?! Эта лимита спит и видит, как зацепиться в Петербурге! Она мечтает прибрать к рукам квартиру моих родителей!

Последнюю фразу Полина Тимофеевна произнесла с нажимом. Она всегда подчеркивала, что они с сыном живут не в обыкновенной девятиэтажке, а в квартире ее родителей, хоть тех давно уже не было на свете. Ее родители – отец, директор молокозавода № 2, и мать, заслуженный педагог по вокалу, оба ветераны труда – ее гордость. Эту квартиру отцу дали от завода в далеком восьмидесятом. Полина выросла в многокомнатной коммуналке на Английском проспекте. Привыкшие ютиться в тесноте, трое взрослых людей, переехав в новую, малогабаритную трешку, почувствовали себя в раю. Полина впервые в жизни получила в свое распоряжение целую комнату площадью аж в двенадцать метров! А раньше у нее не то что комнаты, угла своего не было, и спала она на полу, на матрасе, который днем приходилось убирать, чтобы освободить пространство. Она знала, что новая квартира – это заслуга ее отца. Так внушала ей мать. А раз отцу что-то дало государство, значит, он особенный. И они с матерью особенные – не какие-то там неучи, из провинции понаехавшие, а коренные петербуржцы, воспитанные и образованные… И эту квартиру, которая значит для нее так много, она никому не отдаст, умрет, но не позволит здесь жить всяким приезжим.

– Ну, мам! – возмутился Артем. – Почему ты думаешь, что я Юле не нужен? Ты же сама говорила, что я завидный жених.

– Говорила… – Полина Тимофеевна запнулась. Она поняла, что сама себе противоречит. – И говорю! Да разве же эта недоучка деревенская способна тебя оценить по достоинству?!

– Она не недоучка. У нее два диплома о высшем образовании.

– Да хоть пять. Знаю я, как в провинции дипломы получают! В школе учителя пятерки нарисуют, чтобы иметь хорошие показатели, а потом в вузах за корову преподаватели так же оценки ставят. Ее «университеты» на лбу написаны огромными буквами. Рот открыла и все свое «образование» обнаружила. Как она разговаривает – это же тихий ужас! Этот ее птичий язык, этот сленг! А «зал», а «больница»! Я слышала, как она тебя спрашивала, когда ты в больницу пойдешь. В больницу! Не в поликлинику, а в больницу! Какая провинция! Какая глухая провинция!

– А зал тебе чем не угодил?

– Чем не угодил? И это спрашивает мой сын, внук заслуженного учителя и директора крупного предприятия! – произнесла Полина Тимофеевна с пафосом. – Назвать гостиную залом! У нас тут что, Колонный зал? Даже дворяне, жившие в просторных домах, избегали таких громких слов относительно своих комнат. Хотя с ней все ясно: в деревне и что ни сени, то зал!

– Мам, ну что ты, в самом деле? У них так говорят.

– Вот именно, у них. В глухой провинции!

«Гляньте, какие баре! – зло подумала про себя Юля. – Интеллигенция вшивая! Вы у меня попляшете! Я вам устрою веселенькую жизнь! Ты у меня, карга старая, как шелковая станешь!»

Каким образом бороться с хозяйкой дома, Юля не думала – само все получится, считала она. Юля с детства привыкла к тому, что все взрослые плясали под ее дудку. Вседозволенность в семье создавала иллюзию, что так будет всегда и везде. Вишенка на торте доставалась всегда ей – и в пять лет, и в пятнадцать, и сейчас, в двадцать с небольшим, девушка не сомневалась, что весь мир обязан вертеться вокруг нее.

Утром молодые до обеда нежились в постели, сначала просто спали, а потом смотрели телевизор и дурачились, как дети. Тема ни на чем не настаивал. Он вообще боялся свою, казавшуюся слишком раскованной, подругу.

Тема, опустив пушистые девичьи ресницы, признался, что она у него вторая. Первой была случайная знакомая, с которой он виделся всего однажды.

– Да ты не ревнуй, это год назад было, – принялся оправдываться Тема.

Юля залилась громким смехом.

– Ты что, до двадцати восьми лет ни разу? – Этот факт ее забавлял и заставлял чувствовать себя опытной шлюхой, в бордель к которой привели юнца, чтобы та его научила всем премудростям плотской любви. Обучение шло туго и больше походило на игру, потому как сам Тема, несмотря на свой возраст, оставался мальчишкой.