– Что за?..

– Не перебивай, пожалуйста. Мне и так непросто: я пытаюсь думать. Поехали дальше. Что еще такого ужасного тебе могли сказать? Что по твоей вине рухнет Мир? Вот это точно не беда, Вселенная велика, путешествий между Мирами никто не отменял, и даже если ты внезапно разучишься, я тебя отволоку, куда пожелаешь, не вопрос. Надеюсь, там у тебя и с работой будет полегче…

– Макс! Ну что ты несешь?

– Чушь, конечно. Я тебя сразу предупредил, что у меня богатое воображение, самая страшная реальность с ним не сравнится… Но, кстати, о страшной реальности! Вот если тебе сообщили, что для достижения невиданного могущества придется съесть меня, тогда, конечно, полная жопа…

– Что?!

– Извини. Задница. Но каким словом ни назови, а жрать меня я тебе не позволю. Разве что откусывать по маленькому кусочку. Изредка. Максимум пару раз в год. Так пойдет?

– Успокойся, пожалуйста, – сказал Шурф. – Я вовсе не должен тебя есть – ни для достижения могущества, ни для поправки здоровья. И вообще никого, если это тебя тревожит.

– Немного тревожило, – признался я. – Думаю, еще с тех пор, как ты рассказывал мне о нравах и обычаях Смутных Времен. Как вы тут все друг дружку жрали ради обретения могущества. Ну или не жрали, а только мечтали когда-нибудь сожрать. После этого признания я считаю тебя ужасным людоедом. И внутренне негодую! Но, как видишь, не пытаюсь навязывать тебе свои представления о правильном питании. Ешь кого хочешь, ты взрослый человек, а я, хвала Магистрам, не твой повар…

Шурф все-таки рассмеялся. И это было отлично.

На самом деле я вовсе не думаю, будто смех решает все проблемы, в этом смысле он ничем не лучше выпивки – позволяет немного их отсрочить, не более того. Просто я люблю поворачивать все по-своему. Решил превратить драму в комедию, значит превращу. Хотя бы на пару минут. И эти минуты, отвоеванные у судьбы, мне дороги – как наглядное свидетельство торжества моей воли. Ну и как военный трофей. Их шкуру было бы приятно повесить в гостиной.

– Учти, такую херню я способен нести часами! – пригрозил я.

– Знаю, – кивнул мой друг. – Но на самом деле, я бы дорого дал, чтобы она оказалась правдой. Фантазия у тебя буйная, кто бы спорил. Но ты очень расчетлив. И благоразумно изобретаешь только такие проблемы, которые потенциально способен решить.

– Ну правильно. Что ж я, совсем дурак – неразрешимые проблемы выдумывать?.. Эй, только не вздумай говорить, что собрался умереть еще до конца года. Все равно не поверю. Если бы было так, ты бы сейчас не дурацкие черновики перед уничтожением проверял, а спешно приводил в порядок дела. Уж настолько-то я тебя знаю.

– Пожалуй. Нет, умирать в самое ближайшее время я не собираюсь.

– Уже хорошо.

– Да, конечно, – согласился он.

Но как-то без энтузиазма.

Я уже был готов взорваться: «Да выкладывай ты, не тяни, сам же знаешь, что не отстану!» – но не пришлось.

– Просто понимаешь, вышло так, что я сам себя проклял, – сказал Шурф. – Очень давно. И, к сожалению, не при помощи специального заклинания, отменить которое – дело техники. А просто усилием воли, по велению сердца. И, разумеется, не осознавая, что делаю. Я, кстати, в этом смысле вовсе не уникален, многие люди, чьи поступки кардинально расходятся с внутренним нравственным законом, попадают в подобный капкан и, таким образом, сами пускают собственную жизнь под откос. Я в свое время довольно много об этом читал. И, как уже говорил, смутно догадывался, что сам совершил нечто подобное.

– Ты сам себя проклял?

Мне хватило ума не добавить: «Всего-то?» Но меня охватило неописуемое облегчение. Подумаешь – беда. Как проклял, так и распроклял. Или как оно там называется. В общем, когда точно знаешь, чего сдуру натворил, можно начинать думать, как это исправить. Будь у меня настолько светлая голова и такой огромный багаж знаний, я бы уже придумал – вот прямо сейчас. Но Шурф и сам справится. Как только возьмется за ум, испепелит эти свои дурацкие черновики и займется делом.

Однако вслух я спросил:

– Но с какой стати тебе было себя проклинать? Совершенно не могу представить тебя за подобным занятием.

– На самом деле можешь, – сказал Шурф. – Просто не хочешь. Что по-человечески понятно. Тем не менее, тебе известны ключевые факты моей биографии. Вот и подумай, какой из моих поступков ты бы не смог простить – не мне, а себе.

– Даже не знаю, что выбрать, – мрачно ухмыльнулся я. – Все такое вкусное!

Однако как бы я ни валял дурака, шансов у меня не было. В смысле, я не мог не понимать.

– Так нечестно! – наконец сказал я. – Не за что тут себя проклинать. Да, ты убил лиса, которого перед этим подобрал, вылечил, вырастил и сделал своим другом – насколько звери и люди вообще могут дружить. Но не от злости и не ради удовольствия, а только для того, чтобы сразу его воскресить, здоровым и помолодевшим[77]. Ты же был совершенно уверен в успехе!

– Да, разумеется. И эта уверенность дилетанта непростительна в той же степени, что и все остальное. Совершенно недопустимо намеренно делать ставкой в своей игре жизнь существа, которое всецело тебе доверяет. И ровно так же недопустимо переоценивать свои силы, когда берешься за столь серьезное дело, как победа над смертью. Ребенку такое еще более-менее простительно, но я в ту пору был уже вполне взрослым человеком. И понимал, что делаю. Вернее, только думал, будто понимаю, но это в данном случае не смягчающее, а отягчающее обстоятельство.

– На самом деле ты проклял себя за то, что ничего не получилось, – сказал я. – Все остальное – дело десятое. И предательство доверия, и излишняя самоуверенность. Победа искупает все, а поражение любую ошибку раздувает до размеров непростительного греха. Что-то вроде этого дурацкого урдерского закона Рроха, просто у них любым колдунам можно творить все, что заблагорассудится, а в наших с тобой головах – только победителям.

– Да, именно так и есть.

– Это я очень хорошо понимаю.

– Знаю, что понимаешь.

Ну да.

– А что именно ты тогда с собой сделал? – спросил я. – В чем выражается вред твоего проклятия? Ты учти, я все-таки знаю тебя уже довольно много лет. И вижу, что живется тебе совсем непросто. А все-таки с каждым годом все лучше. И ничего такого, с чем ты не мог бы справиться, в твоей жизни, по-моему, уже давно не осталось. Я хочу сказать, на проклятого ты как-то не очень похож.

– Я и сам в последнее время так думал. Но оказывается, в некоторых случаях, когда человек достаточно силен, удачлив и живуч, проклятием он наносит вред не столько себе, сколько своей Тени.

– Тени? – растерялся я. – И что же случилось с твоей Тенью?

– Этого я не знаю. Подробностей Магистр Хонна мне не сообщил. Только сказал, что моя Тень, скорее всего, очень могущественное существо – если уж до сих пор жива. Но живется ей определенно несладко. И ее гибель – просто вопрос времени.