На клочке бумаги он написал несколько цифр — две группы по шести знаков.

— Это — в случае удачи. Если же дело все-таки сорвется не по вашей вине — тогда вот это. — Он пододвинул бумажку Милову.

— Да, — сказал Милов, глянув на нее. — Если столько нулей — можно, конечно, выплыть. Во всяком случае, теперь я воды боюсь значительно меньше, чем минутой раньше.

— А огня?

Милов ответил не сразу:

— Как сказать: от пуленепроницаемого жилета не отказался бы.

— Думаете, — это поможет?

— Нет, конечно. Я шучу.

— Понимаю. Хорошо, мы позаботимся обо всем, что сможет вам понадобиться. Полагаю, самым лучшим будет — заложить груз на том самом месте, куда вы прибудете.

— А средства связи?

— Снабдим, разумеется. Но тоже — только в случае крайней необходимости. Каждый сеанс увеличивает риск. Да что я вам говорю — все это прописные истины.

— Только учтите одно пожелание, — сказал Клип тоном, подчеркивавшим важность того, что он собирался сказать. — Занимайтесь своим делом, и не отвлекайтесь ни на что другое, понимаете? Ни на какие увлекательные авантюры — вроде поисков тех мифических ракет, о которых в свое время было немало шума — вы помните, разумеется…

— Очень смутно, — сказал Милов. — Куда уж тут отвлекаться — вы мне надавали заданий… А сколько у меня времени на подготовку?

— Старт — не позже, чем на седьмой день.

Милов покачал головой.

— Я не располагаю таким временем.

— Что вы хотите этим сказать?

— У меня есть и другие дела. Если вы можете отправить меня, самое позднее, послезавтра — я берусь за работу. Если нет — отказываюсь. Я не умею откладывать.

— Что же, нас это вполне устраивает. Любите летать?

— Нет, — сказал Милов. — Но привык.

— И падать?

— С высоты? С парашютом, вы имеете в виду?

— Я имею в виду — без него.

— Откровенно говоря, такого опыта у меня нет.

— Вот и появится.

— Не скажу, чтобы вы меня обрадовали.

— Надеюсь, что все обойдется без неприятностей.

— Дай-то Бог.

— Разумеется, мы будем молиться за вас.

— Благодарю.

«Как все это понимать в свете предчувствий? — подумал Милов, идя по длинному коридору в отведенную ему комнату. — Считать все это удачей или наоборот? Сумма красивая, слов нет. Но работа предстоит кудрявая, и даже очень. Ладно, кто поживет, тот увидит…»

Глава вторая

1

(171 час до)

Самолет компании «Си-Эй-Ти», совершавший чартерный рейс из аэропорта Кеннеди в Бомбей с посадками в Рейкьявике и Москве, по неизвестной причине взорвался в воздухе в половине первого ночи. Пассажиров на борту потерпевшего аварию воздушного корабля было, по счастью, немного — главным образом группа спортсменов во главе с тренером, летевшая в Россию, чтобы, судя по их разговорам, сыграть несколько товарищеских матчей с российскими профессионалами, а после соревнований провести еще день-другой в Москве. Деловые люди, направлявшиеся из Штатов в Москву или Дели, предпочитали другие, более скоростные рейсы. В Москве же самолет — судя, во всяком случае, по документации — должен был принять пассажиров, желавших лететь в Индию. Наверняка то должны были быть мелкие российские коммерсанты.

Взрыв произошел в хвостовой части самолета, и лишенная управления машина тут же перешла в беспорядочное падение. Еще не так давно подобная катастрофа означала бы безусловную гибель всех, кто находился на борту; однако к тому времени, о котором идет речь, наученные горьким опытом ведущие авиационные державы разработали достаточно эффективные способы спасения людей даже и в таких безнадежных случаях. И когда самолет устремился вниз, совершая, подобно падающему листу, непредсказуемые движения, летчикам даже не пришлось ничего предпринимать самим: исправно сработавший компьютер мгновенно привел в действие необходимые механизмы. Специально для такого случая предназначенные заряды, исполняя свою миссию, отстрелили все, что теперь оказалось лишним в обезжизненной машине: крылья вместе с топливными баками, и еще как-то державшиеся на полуоторванной хвостовой части моторы. Над фюзеляжем, внутри которого пассажиры успели уже надеть дыхательные маски, выскочившие из спинок кресел, как только давление в салонах начало падать, — над фюзеляжем взметнулись, словно узкие, длинные языки пламени, а потом и широко распахнулись, и тут же стали раздуваться, заполняясь гелием из имевшихся на борту баллонов, спасательные аэростаты, чьим первым назначением было — мягко опустить на землю все, что уже нельзя было назвать самолетом, но что еще оставалось средством передвижения. Опустить, где придется, чтобы спасти. Пригодились все-таки громадные оболочки, до этого хранившиеся в уложенном виде в тесном пространстве между обшивкой лайнера и потолком пассажирской кабины. Падение замедлилось, отстреленные части самолета, обогнав, уже исчезли глубоко внизу, а командир корабля, едва только он убедился, что и главный, и оба вспомогательных аэростата раскрылись полностью, объявил по трансляции, что всякая опасность жизни и здоровью пассажиров, а также целости и сохранности их багажа миновала.

Пассажиры, успевшие надежно пристегнуть пояса безопасности, перенесли воистину трагическое происшествие с достойным уважения спокойствием — вряд ли естественным, но тем не менее завидным. Так что несколько минут, — довольно много, впрочем, — пока останки машины снижались, в кабине никто не кричал, не вскакивал с места и вообще не проявлял никаких особенных признаков растерянности: все, повинуясь команде тренера, просто-напросто остались на своих местах, лишь приняв рекомендованные для таких ситуаций позы: пригнулись, приблизив головы к коленям. И лишь мужчина, до того дремавший в кресле «С» в первом ряду, отстегнулся, встал, несмотря на ощутимую болтанку, сделал, придерживаясь за переборку, три-четыре шага, нажал ручку двери и оказался в пилотской кабине. Видимо, действие это заинтересовало и тренера спортсменов, который немедленно поднялся со своего места и последовал за пассажиром.

В рубке было спокойно. Командир корабля сидел, откинувшись, насколько позволяла спинка кресла, второй пилот курил сигарету, глубоко затягиваясь и медленно выпуская дым, штурман, держа ладони на наушниках и полузакрыв глаза, слушал эфир. Казалось, никто из них не удивился неожиданному появлению пассажира. Он аккуратно затворил за собою дверь, широко расставил ноги, чтобы держаться устойчивей. Когда секундой позже в рубку вошел тренер, пассажир лишь посторонился, чтобы пропустить его. И опять-таки никто из экипажа не выказал ни малейшего признака удивления или беспокойства.

— Ну, как? — спросил пассажир, глядя на командира. Вопрос был задан по-английски. Пассажир владел языком чисто, но легкий, едва уловимый акцент свидетельствовал о том, что язык этот не был для него родным.

— Все о’кей, — ответил командир невозмутимо.

— Насколько возможно в этих условиях, — дополнил ко-пилот.

— Неожиданности? — поинтересовался пассажир, не проявляя никакого волнения.

— Ветер, — на этот раз ответил штурман. — Не по прогнозу. Норд-вест, с моря. До двухсот сорока футов. В