Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько минут трутни бестолково кружили по комнате, пока не наткнулись на открытое окно. Тут рой выстроился в линию и вылетел наружу, оказавшись над простиравшимся внизу парком.
— Вниз! Вниз, ребята! — завопил Квик.
Трутни, казалось, что-то высматривали некоторое время, а потом нашли — но не внизу, а вверху. Безумной спиралью рой стал возноситься выше и выше над парком, пока не пропал из виду.
— Королева! — всхлипнул Квик. — Королева!
Участники пресс-конференции, не выпуская из рук стаканов, двинулись в полуподвал ждать возвращения трутней в пчелиный клуб «Миллениум». Улей в ящике стола был пуст. В открытое окно полуподвала не влетало ничего, кроме маленьких клочков сажи.
Квик был странно спокоен. Появление пчелиной королевы, казалось, выбило все пробки в его нервной системе.
Спустя час ожидания он сказал мне отстраненным голосом:
— Поднимитесь на крышу и наблюдайте за нашими верными посланниками оттуда.
Я пошел на крышу и обнаружил там всю флотилию трутней. Вернувшись после спаривания, волоча футлярчики с посланиями, они победно заползали в свои родовые ульи — ульи, из которых Квик освободил их.
Самки — рабочие пчелы, завывая, вылетали навстречу своим братьям. Через каких-нибудь несколько минут Квиковы трутни лежали мертвыми или умирающими, испуская последнее жужжание в этой скорбной мистификации.
С тяжелым камнем на сердце я вернулся в полуподвал и поведал печальную новость Квику.
Он принял ее спокойно. На протяжении всего долгого ожидания он поддерживал огонь своих надежд. А теперь, как и подобает джентльмену, дал ему тихо умереть.
— Надежда была на то, — сказал он, — что среди множества найдется один, чей интеллект победит инстинкты. — Он храбро улыбнулся. — Вот с ним-то мы и могли бы вывести новую, благородную породу пчел.
Квик воздел руки.
— Фиаско, джентльмены, приношу свои извинения. — Слезы стояли у него в глазах. — Можете написать, что я глупец, — сказал он, — но глупец, одержимый мечтой — одной из самых добрых и грандиозных в наше время.
Поклонившись, он вышел и в одиночестве стал подниматься по лестнице.
Журналисты и старый официант вскоре ушли следом за ним, я остался один.
В открытом окне раздались шаги, и я увидел ноги Квика, проходившего мимо. Значит, он выбрал момент, чтобы покинуть клуб «Миллениум», — быть может, навсегда.
Закрыв окно, я выпил за здоровье Шелдона Квика и за упокой его трутней.
Вдруг послышался легкий стук в окно.
Я открыл его и впустил одинокого трутня. Он был страшно изувечен: с разорванными крыльями, без ног.
Подлетев к ящику письменного стола, он подполз к отверстию пчелиного «Миллениума» и упал в него. Изнутри донеслось слабое жужжание — голос души, выполнившей свое предназначение.
Потом он умер.
Я снял с него трубочку с посланием и прочел слова, которые Квик написал множество раз, для всех своих пчел:
«Вот что творит Бог?»[43]
Привет, Рыжий
© Перевод. А. Криволапов, 2020
За большим черным разводным мостом садилось солнце. Мост с его гигантскими береговыми устоями и быками весил больше, чем весь поселок в устье реки. На вертящемся табурете в закусочной возле моста сидел Рыжий Майо, смотритель — он только сменился с дежурства.
Резкий скрип несмазанной опоры табурета нарушил тишину закусочной, когда Рыжий отвернулся от кофе и гамбургера на столе и бросил выжидающий взгляд на мост. Рыжий был грузным здоровяком двадцати восьми лет, с плоским, невыразительным лицом помощника мясника.
Щуплый буфетчик и еще трое мужчин смотрели на Рыжего с дружелюбным ожиданием, словно готовые в любую минуту расплыться в широких улыбках при первых признаках дружелюбия с его стороны.
Признаков дружелюбия не последовало. На мгновение встретившись с посетителями взглядом, Рыжий фыркнул и вернулся к еде. Взял столовые приборы, и бицепсы его заиграли под татуировками, под переплетенными символами жажды крови и любви — кинжалами и сердцами.
Буфетчик, подбадриваемый кивками троих сотоварищей, заговорил с изысканной вежливостью.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — вы ведь Рыжий Майо?
— Он самый, — произнес Рыжий, не поднимая головы.
За всеобщим облегченным вздохом последовало счастливое бормотание: «Я не сомневался… Я думал, это… Так вот кто это…»
— Ты помнишь меня, Рыжий? — заговорил буфетчик. — Я Слим Корби.
— Да… помню, — бесцветным голосом произнес Рыжий.
— А меня? — с надеждой спросил мужчина постарше. — Джорджа Мотта?
— Привет, — проговорил Рыжий.
— Прими соболезнования по поводу твоих родителей, — сказал Мотт. — Они покинули нас уже очень давно, но я с тех пор тебя не видел. Хорошие были люди. Очень хорошие. — Заметив безразличие в глазах Рыжего, он помедлил. — Ты помнишь меня, Рыжий? Я Джордж Мотт.
— Помню, — сказал Рыжий. Он кивнул на двух оставшихся. — А это Гарри Чайлдс и Стэн Уэст.
«Он помнит… Конечно, помнит… Как Рыжий мог забыть…» — забормотал нервный хор, за которым последовали дальнейшие жесты радушия.
— Ну и ну, — воскликнул Слим, буфетчик, — а я и не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу! Думал, ты уехал навсегда.
— Плохо думал, — сказал Рыжий. — Такое бывает.
— Сколько тебя не было, Рыжий? — продолжал Слим. — Восемь лет? Девять?
— Восемь.
— Ты по-прежнему в торговом флоте? — спросил Мотт.
— Я смотритель моста, — сказал Рыжий.
— Правда, и где же? — спросил Слим.
— Прямо перед тобой, — сказал Рыжий.
— Бог ты мой! Вы слышали? — воскликнул Слим. Он хотел было фамильярно хлопнуть Рыжего по плечу, но в последний момент передумал. — Рыжий у нас новый смотритель моста!
«Вернулся… Нашел хорошую работу… Разве не чудесно?..» — подхватил хор.
— Когда приступаешь? — поинтересовался Мотт.
— Приступил, — сказал Рыжий. — Уже два дня как.
Все были потрясены.
«Ничего не слышал об этом… И в голову не приходило посмотреть, кто тут… Уже два дня, а никто и не заметил…» — завел хор волынку.
— Я прохожу по мосту четырежды в день, — сказал Слим. — Ты мог бы хоть сказать «Привет!» или что-то в таком духе. Сам ведь знаешь, обычно человек воспринимает смотрителя моста просто как часть оборудования. Ты наверняка видел и меня, и Гарри, и Стэна, и мистера Мотта… да много кого — и не сказал ни слова?
— Не был готов, — проговорил Рыжий. — Сначала мне нужно было поговорить кое с