Вода всколыхнулась и подтопила нишу на несколько дюймов. Вода мертвецов. Буря опять стала темной, черной, точно пещера под землей. Только Каладин, Шаллан и трупы.

– Это была, – проговорила Шаллан, когда их головы сблизились, – самая нереальная вещь из всех, какие я когда-либо видела.

– Бури странные.

– Говоришь по собственному опыту?

– Садеас велел повесить меня снаружи во время одной, – объяснил он. – Я должен был умереть.

Тот ураган попытался сорвать с его костей кожу и мышцы. Дождь напоминал ножи. Молнии – прижигающее железо.

И маленькая фигурка, вся в белом, стоявшая перед ним, вскинув руки, словно желая рассечь стихию ради него. Миниатюрная и хрупкая, но такая же сильная, как сами ветра.

«Сил… Что же я сделал с тобой?»

– Хочу услышать эту историю, – сказала Шаллан.

– Как-нибудь поведаю.

Их опять окатило водой. На миг они сделались легче, поплыли на гребне внезапной волны. Течение потянуло их с неожиданной силой, словно желая выволочь наружу, в реку. Шаллан вскрикнула, и Каладин в панике схватился обеими руками за края ниши. Вода отступила, хотя он по-прежнему слышал, как она шумит. Они снова устроились в алькове.

Сверху пролился свет, слишком ровный для молнии. Что-то ярко светилось на плато. И двигалось. Было трудно разглядеть, потому что выход из их убежища закрывала завеса воды, струившейся по стене плато. Однако Каладин мог поклясться, что видел там громадную фигуру – светящуюся, – которая шла куда-то в сопровождении другой фигуры, чужеродной и гладкой. Они брели сквозь бурю. Шаг за шагом, пока свет не угас вдали.

– Прошу тебя, – проговорила Шаллан. – Мне нужно как-то отвлечься от… этого. Расскажи.

Он содрогнулся, но кивнул. Голоса. Голоса должны помочь.

– Все началось, когда Амарам меня предал, – начал Каладин настолько тихо, что, лишь прижавшись к нему, Шаллан могла слышать. – Он сделал меня рабом, потому что я знал правду – знал о том, что он убил моих людей из-за страстного желания заполучить осколочный клинок. Меч значил для него больше собственных солдат, больше чести…

Он поведал о том времени, когда был рабом, о своих попытках сбежать. О тех, кто погиб, поверив в него. История, которую Кэл никогда не рассказывал, текла из него неудержимым потоком. А кому он мог ее выложить? Четвертый мост бо́льшую часть этих событий прожил вместе с ним.

Юноша поведал ей про фургон и про Твлаква – она охнула, услышав это имя. Явно знала работорговца. Он рассказал об оцепенении, о… пустоте. О мыслях о самоубийстве и о том, как на это не хватило сил.

А потом пришел черед Четвертого моста. Он умолчал про Сил. Это теперь было слишком больно. Взамен описал вылазки с мостом, ужасы и смерти.

Их омывал дождь, который то и дело задувало внутрь, и он мог поклясться, что слышит далекие песнопения. Какие-то странные спрены проносились мимо их убежища – красные и фиолетовые, похожие на молнии. Может, их и видела Сил?

Шаллан слушала. Он думал, что веденка станет задавать вопросы, но та молчала. Не уточняла детали, не болтала. Девушка, похоже, очень даже умела вести себя тихо.

Удивительное дело, Кэл дошел до самого конца. До последней вылазки с мостом. До спасения Далинара. Хотелось все это извергнуть из себя. Он рассказал о встрече с осколочником-паршенди, о том, как оскорбил Адолина, как в одиночку удерживал подступы к мосту…

А когда закончил, они позволили тишине окутать себя и молча делили тепло. Вместе смотрели, как, подсвеченная молниями, течет вода там, где до нее нельзя было дотянуться.

– Я убила своего отца, – прошептала Шаллан.

Каладин взглянул на нее. Вспышка света озарила ее глаза – она смотрела снизу вверх, положив голову ему на грудь, и капли воды дрожали на ее ресницах. Его руки обнимали ее за талию, она обнимала его – после Тары он еще ни разу не был так близок с женщиной.

– Мой отец был жестоким, злым человеком, – продолжила Шаллан. – Убийцей. Я любила его. И я задушила его – а он лежал на полу, смотрел на меня и не мог пошевелиться. Я убила собственного отца…

Он не стал подталкивать ее, хотя желал узнать. Ему это было нужно.

К счастью, девушка не замолчала и рассказала о своей юности и об ужасах, которые познала. Каладин считал свою жизнь кошмарной, но была одна вещь, которой он обладал и которую, наверное, недостаточно ценил: любящие родители. Рошон притащил в Под саму Преисподнюю, но, по крайней мере, рядом с Каладином всегда были мать и отец, готовые его поддержать.

Что бы он делал, если бы его отец оказался таким же полным жестокости и злости человеком, какого описывала Шаллан? Если бы мать умерла у него на глазах? Что бы он делал, если бы вынужден был сам нести свет в родной дом, а не питаться светом, который дарил ему Тьен?

Юноша слушал, изумленный. Буря? Почему эта женщина не сломалась, не сломалась по-настоящему? Она говорила о себе так, но на самом деле походила на копье со сколом на наконечнике – копье, которое по-прежнему оставалось острым. Он предпочитал такие, с парой щербин на лезвии, с потертым древком. Острие, которое побывало в битве, попросту… лучше нового. Ты знаешь, что кто-то с этим копьем боролся за свою жизнь и оно осталось надежным, не сломалось. Отметины вроде этих были знаками силы.

Но когда она гневно упомянула о смерти своего брата Хеларана, Кэл похолодел.

Хеларана убили в Алеткаре. Он погиб от рук Амарама.

«Клянусь бурей… это ведь я его убил, верно? – подумал Каладин. – Убил ее любимого брата». Он ей об этом рассказал?

Нет. Нет, он не говорил о том, что убил осколочника, – лишь о том, что Амарам перебил людей Каладина, чтобы никто не узнал, как он жаждет заполучить это оружие. Он привык излагать события, не упоминая о том, что убил осколочника. Первые же месяцы в рабстве приучили его к тому, что болтать о таких вещах опасно. Он даже не осознавал, что и здесь последовал той же привычке.

Поняла ли Шаллан, что Каладин, а не Амарам был тем, кто на самом деле убил осколочника? Похоже, она не связала одно с другим. Девушка продолжала говорить, повествуя о ночи – также во время бури, – когда отравила, а затем убила своего отца.

Всемогущий, эта женщина сильней, чем он когда-либо был.

– И вот, – продолжила Шаллан, снова прижимая голову к его груди, – мы решили, что я разыщу Ясну. У нее… понимаешь, у нее ведь был духозаклинатель.

– Вы хотели узнать, не сможет ли она починить ваш?

– Это было бы слишком разумно. – Кэл не видел, как она нахмурилась, сердитая сама на себя, но как-то это услышал. – Мой план – глупый и наивный – состоял в том, чтобы поменять местами ее и мой духозаклинатели, и работающий привезти домой, и так добыть денег для семьи.

– До этого вы никогда не покидали семейные владения?

– Верно.