Предрассудками относительно автотранспорта было наполнено массовое сознание российского крестьянства. В связи в этим интересны эсхатологические слухи, согласно которым Николай II являлся не кем иным, как Антихристом. Подозреваемый в измене в пользу Вильгельма II, он по тайному подземному ходу уезжал из Зимнего дворца на автомобиле прямиком в Германию[2484]. Вероятно, таким представлениям об автомобиле способствовала в очередной раз изменившаяся традиция репрезентации верховной власти: в официальных периодических журналах, например «Летописи войны», публиковались фотографии Николая II не на белом коне, что соответствовало прежним народным представлениям о царе, а в черном автомобиле, что порождало слухи о подменном царе, царе-предателе или царе-Антихристе.

Однако вернемся к беллетристической традиции. От созданного в ней «автообраза» было недалеко и до его воплощения в реальной жизни: в криминальных слухах России кануна революции появлялись рассказы об автомобильных бандах уголовников. Если до сих пор мы вели речь о символизме автомобиля как такового, без эпитета «черный», то словосочетание «черный автомобиль» появляется накануне революции, в январе 1917 г., в пригородах Петрограда. В частности, по слухам, в Выборге действовала шайка, совершавшая преступления на «черном автомобиле». 22 января, со ссылкой на собственного корреспондента в Выборге, о них начали писать даже в Одессе: «В Выборге появился таинственный черный автомобиль, который, с наступлением темноты, разъезжает по городу и похищает молодых девушек и дам. Потом трупы похищенных с признаками изнасилования обнаруживаются в пустынных местах на окраинах города. За короткое время обнаружено 16 трупов. Молва назвала преступника „Черным Билем“»[2485]. В имени «Черный Биль» угадывается игра слов и смыслов: с одной стороны, имя Биль кажется производным от слова «автомобиль», что подтверждается их общей приставкой «черный», с другой, Черный Биль (Билл и Биль — варианты транскрипции одного имени, встречавшиеся в русских переводах иностранной беллетристики) — распространенный в американской литературе уголовный персонаж, появлявшийся, например, в издававшихся в России рассказах О. Генри («Как скрывался Черный Билл»). Семантика черного цвета прочно вошла в российскую криминальную культуру. После Февраля 1917 г. в народе стали распространяться слухи о бежавших из тюрем тысячах уголовных преступников (в действительности освобождены были политические заключенные, а число бежавших уголовников сильно преувеличивалось). В Петрограде пошла молва о том, что бежал легендарный преступник «Черный волк», которому тут же начали приписывать все особенно жестокие убийства и грабежи[2486].

Таким образом, неудивительно, что, будучи связан как с визуально-беллетристической традицией, политической лексикой, эсхатологическим дискурсом, так и с криминальной дореволюционной хроникой, в 1917 г. образ черного автомобиля становится одним из самых сильных раздражающих стимулов, провоцируя появление массовой фобии. Однако есть еще один источник происхождения слухов о «черных авто», дополняющий общую картину, связанный с личностью ненавистного обывателям министра внутренних дел А. Д. Протопопова, о котором в среде не слишком образованных горожан ходили слухи, будто он является перевоплощением Распутина[2487]. В марте 1917 г. обсуждался слух о том, что Протопопов накануне революции закупил в личных целях 10 автомобилей, которые затем куда-то исчезли[2488]. Молва тут же прозвала их «протопоповскими автомобилями», что семантически объединило этот слух со слухом о «протопоповских пулеметах», якобы расставленных в феврале на крышах петроградских домов. В воспоминаниях свидетелей февральских дней сохранился образ автомобиля с пулеметом. Бывший градоначальник Петрограда А. П. Балк вспоминал в 1929 г. происшествие 28 февраля 1917 г.: «Мимо Градоначальства из Гороховой улицы выскочил автомобиль и открыл стрельбу из пулемета. Окружавшую нас толпу охватила паника. Все бросились на землю, и началась беспорядочная стрельба»[2489]. Если сведения Балка верны, то едва ли эти автомобили принадлежали полиции или контрреволюционной организации, скорее можно предположить, что они были захвачены либо одной из уголовных банд, освободившихся в ходе февральских беспорядков из тюрем, либо анархистами. Тем не менее упоминание о том, что из черных автомобилей стреляли именно из пулеметов, якобы использовавшихся полицией по распоряжению Протопопова, создает причинно-следственную связь между слухами о «протопоповских автомобилях», «протопоповских пулеметах» и «черных автомобилях». В этом случае становится понятной и цветовая символика: если в дореволюционный период прилагательное «черный» было синонимом «дьявольского» (пинкертоновский «дьявольский автомобиль» в этом смысле был «черным автомобилем»), то в 1917 г. «черный» оказывается связан с черносотенными организациями, оказавшимися под запретом и воспринимавшимися как средоточие контрреволюционных сил. Любопытно, что к контрреволюционерам массовое сознание причисляло не только бывших полицейских и представителей националистических партий, но и священников, которые, по другим слухам, с крыш колоколен и соборов расстреливали из пулеметов мирных обывателей. В «Новом Сатириконе» в апреле была опубликована карикатура, изображавшая стреляющего из пулемета попа с крестом в руке[2490]. В результате в качестве безумных шоферов черных авто массовое сознание готово было рассматривать и священнослужителей, тем более что к этому предрасполагали и черные одеяния монашеской братии (ниже пойдет речь о том, что священники в качестве автопреступников фигурировали в слухах советского периода о «черной Волге», продолживших традицию «черных авто»). Помимо образа священника с пулеметом, представителей духовенства с «черными авто» связывали слухи об использовании неуловимого быстроходного автомобиля (свойства «черных авто») Григорием Распутиным.

Следует также заметить, что в дни Февральской революции по Петрограду разъезжали для поддержания порядка открытые военные автомобили с установленными на них пулеметами «Льюис». Их вид также вполне мог нервировать прохожих и породить слухи о «черных авто». Однако кто сидел за рулем и пулеметом этих авто — обывателям было неизвестно. Многие принимали их за уголовников. Отправившийся погулять на Васильевский остров 7 марта 1917 г. Палеолог удовлетворенно замечал, что «порядок почти восстановлен… Меньше шумных банд, меньше автомобилей с пулеметами, переполненных иступленными безумцами»[2491].