«восприятия», то этого и следовало ожидать. В Афганистане если создан образ врага, то этот враг до конца. Никто и ничто это не изменит. – Желательно со встречей решить возможно быстрее. – Конечно. Мы будем стараться сделать все, если нам не помешают… Юлий Михайлович посмотрел на меня вопросительно. Я ответил: «Этого исключать нельзя». Через два дня (как условились) разведчик доложил, что Ахмад

Шах весьма положительно отнесся к предложению о встрече и просит прислать ему заранее вопросы, которые предполагается обсудить. Что мы с Юлием Михайловичем и сделали. Разумеется, во главу поставили условие – обеспечить беспрепятственный гарантированно безопасный проезд любых колонн или отдельных автомобилей через перевал Саланг.

Оформляя наши предложения по вопросам, которые мы будем обсуждать с Ахмад Шахом, Юлий Михайлович предложил их подписать. При этом подписали на русском и английском языках. Мало того, он поставил посольскую печать. Все это приобрело официальную форму высокого уровня. Я передал этот документ разведчику и сказал, чтобы устно передали, что мы готовы к такой встрече на условиях Ахмад Шаха. То есть маршрут нашего выдвижения, время и место встречи определяет он. Мы с Юлием Михайловичем прибываем на одном автомобиле УАЗ без охраны, но с переводчиком. Таким образом, нас с водителем будет четыре человека.

Через два дня нам становится известным пункт встречи (это в разбитом кишлаке при входе в Панджшерское ущелье). Время назначено на третьи сутки на утро. Это нас вполне устраивало. Я решил заранее заслать в Джабаль-Уссорадж УАЗ, на котором будем ехать, а сами до этого пункта под охраной поедем пораньше утром в день встречи. Фактически до Джабаль-Уссораджа потребуется минут сорок и далее на «уазике» еще минут двадцать пять – тридцать.

В тот же день, как нам сообщили о месте и времени встречи, мы с Юлием Михайловичем прибыли к Наджибулле и оповестили его. Внешне он отнесся ко всему спокойно и одобрительно. Мы начали зондировать почву в отношении тех вопросов, которые намерены поднять в беседе с Ахмад Шахом. Наджибулла поддерживал их. Даже ни разу не попытался продискуссировать хотя бы по какой-нибудь проблеме, что на него было не похоже. Все принял и пожелал успехов.

– Вы заметили, на какой ноте закончил разговор Наджибулла? – обратил я внимание Воронцова. – Поживем – увидим. Не будем торопиться с выводами. – И все же это как-то его обязывает…

Юлий Михайлович улыбнулся, но ничего не сказал.

Мы начали готовиться к поездке. Конечно, по маршруту от Кабула до Джабаль-Уссораджа пришлось провести ряд мероприятий, позволяющих гарантированно безопасно проехать послу в установленное время. Хотя в принципе здесь было много «злых» банд, которые занимались грабежами на дороге. Имелись и одиночные «охотники» (или пары), которые выжидали какую-нибудь добычу.

Все развивалось вроде нормально. Во второй половине дня накануне нашей поездки разведчики доложили подтверждение Ахмад Шаха о готовности завтра утром встретиться. А вечером перед заходом солнца мне вдруг докладывают: место предстоящей встречи и весь прилегающий район разбомбили самолеты ВВС Афганистана. И что есть большие жертвы. Встреча сорвана. Предчувствие, которое меня преследовало все это время, что нам могут помешать, – подтвердилось. Звоню Воронцову. Тот возмущен. Едем к Наджибулле (хоть и поздно). Тот играет крайне удрученного этой печальной вестью и при нас вызывает к телефону командующего ВВС генерала Кадыра и делает ему разнос по всем правилам. При этом частично говорит на пушту, а частично по-русски (Кадыр русский знал), в том числе такую фразу: «У меня здесь рядом советские товарищи посол Воронцов и генерал Варенников – мне стыдно перед ними за то, что сделала ваша авиация. Это позор. Завтра утром доложите, кто виновен в этом». Мы поехали в посольство с Юлием Михайловичем в одной машине, чтобы обсудить ситуацию и принять решение. Захлопнув дверцу, Воронцов в сердцах говорит: – Этого следовало ожидать. Он противник этой встречи. И он же отдал приказ все разбомбить. – Я такого же мнения. Думаю, что Наджибулла и «не найдет» виноватых, но нам с этим мириться нельзя. – Верно. Надо вторично просить Ахмад Шаха о встрече. – Я напишу ему записку, в которой принесу извинения и предложу назначить новое место встречи. Ю. Воронцов согласился. Я постарался организовать все заново. Подполковник-разведчик с устным ответом Ахмад Шаха пришел только через четыре дня. Сказал, что Ахмад Шах очень возмущен, и даже сказал, что если будут проводить расследование, то он может дать фамилии тех летчиков ВВС Афганистана, которые бомбили (он все знал через свою разведку в штабе ВВС). И все-таки мы организовали вторую встречу. Но и она прошла по такому же сценарию, только вместо авиации выступила дальнобойная и реактивная артиллерия. Опять было все сорвано. Опять извинения. Через две недели с большим трудом еще раз договорились о встрече, это уже в третий раз. И эта встреча была сорвана. Мы с Юлием Михайловичем решили отказаться от этой идеи и даже не ставить этот вопрос перед Наджибуллой. Все было ясно. В глаза нам говорил, что он эту акцию приветствует, а параллельно отдавал распоряжение о недопущении такой встречи. И причины ясны – личная ненависть к Ахмад Шаху. Самолет летел в черно-синем звездном небе и вез нас домой в Советский Союз, а у меня из головы не выходили тяжелые картины жизни афганского народа, которые довелось видеть за эти годы. Сколько было допущено ошибок и как тяжело было их исправлять! Война войной (и это главное), но тяжелейшие природно-климатические условия давили, как пресс. Все-таки это были тяжелейшие годы. Ранения, заболевания гепатитом, малярией, желудочно-кишечными – все это оставляло свои шрамы-отметины. Особенно тяжело переносилась гибель товарищей.

Я стал перебирать в памяти все «переплеты», в какие попадал лично, ибо не раз находился в самых обостренных условиях с риском для жизни. Из соображений этики рассказ о них опущу, но о болезнях своих вспомню. Видно, после Чернобыля мой капитально облученный организм не смог сильно сопротивляться болезням так, как это было до того. Иммунная система была значительно подавлена. Поэтому по возвращении в Афганистан я подхватил сразу и малярию, и двухсторонюю пневмонию. В госпиталь не лег, а лечился, находясь на службе в Оперативной группе. Месяц меня лечил подполковник Бледный. Я похудел на 16 килограммов, потому что совершенно ничего не ел. Глотал по 12 таблеток три раза в сутки. Когда меня уже начали покидать силы, и я понял, что это конец, то объявил: никаких таблеток не пью, все необходимые лекарства только через капельницы и инъекции. Одновременно приказал привезти мне сухое вино каберне. С этого момента стал оживать. Кстати, когда я только