— Заставляет почувствовать себя восьмилетним мальчишкой. И вдобавок идиотом. — Джейми вытер нос и осторожно коснулся рукой примятых роз.

* * *

Я очень обрадовалась письму Дженни, ведь теперь на сердце у Джейми станет легче. В то же время мне безумно хотелось узнать, чем закончился тот инцидент, о котором начала рассказывать Дженни. Джейми продолжение наверняка интересовало еще больше, хотя он тщательно это скрывал.

Спустя примерно неделю пришло письмо от его зятя Иэна: тот, как всегда, сообщал новости из Лаллиброха и Брох-Мхода, однако ни словом не обмолвился ни о приключениях Дженни близ Бэлриггана, ни о ее последующем открытии в увитой виноградом беседке.

— Спросить об этом прямо нельзя? — осторожно предложила я. Сидя на заборе, я наблюдала за Джейми, который готовился кастрировать выводок поросят. — Ни Иэна, ни Дженни?

— Нет. В конце концов, мне-то что? Пусть когда-то она была моей женой, сейчас она точно таковой не является. Если хочет завести любовника, ее дело. Пускай. — Джейми топнул по ножным мехам, раздувая небольшой костер, в котором нагревался прижигатель, и вытащил из-за пояса ножницы для кастрации. — С какой стороны подойдешь к делу, саксоночка?

Выбрать предстояло между тем, что тебя с большой вероятностью укусят при зажимании зубов, и тем, что тебя точно обгадят при атаке с другого конца. К несчастью, правда заключалась в том, что Джейми был куда сильнее меня, и, хотя ему не представляло труда кастрировать животное, у меня все же имелись профессиональные знания. Таким образом, мой выбор был продиктован соображениями практичности, а не героизмом, и я была в полной готовности: в башмаках на деревянной подошве, в плотном холщовом фартуке и потрепанной рубахе, которая когда-то принадлежала Фергусу и после свинарника направится прямиком в огонь.

— Ты держишь, я режу. — Я слезла с ограждения и взяла ножницы.

Последовала краткая, но шумная интерлюдия, после которой пятеро поросят отправились за утешительным угощением из объедков с кухни — под хвостом густо намазано смесью дегтя и живицы, чтобы избежать заражения.

— Что скажешь? — спросила я, глядя, как они с явно довольным видом принимаются за еду. — Что бы ты выбрал на месте поросенка — оставить яйца и самому добывать пропитание или лишиться их и барахтаться в роскоши? — Этих малышей будут держать в небольшом загоне и кормить жидким пойлом, чтобы их мясо было нежнее, а большинство свиней выпускали в лес, где они сами искали себе еду.

Джейми покачал головой.

— Вряд ли им будет недоставать того, чего у них никогда не было. К тому же у них есть еда. — Он оперся на забор, глядя, как закрученные хвостики машут и вертятся от удовольствия — похоже, крошечные ранки под ними были уже забыты. — Вдобавок иногда от яиц у мужчин одни горести, а не радости, хотя при этом я не встречал таких, кто хотел бы с ними распрощаться.

— Священники, пожалуй, считают их излишней ношей. — Я осторожно отлепила заляпанную рубаху от тела и стащила ее через голову. — Фух! Ничто не воняет так, как поросячьи экскременты!

— Даже трюм на корабле работорговца и разлагающийся труп? — смеясь, спросил Джейми. — Гноящиеся раны? Козел?

— Поросячье дерьмо, — решительно ответила я, — вне конкуренции.

Джейми забрал у меня скомканную рубаху и разорвал на полосы, оставив чистые для протирания инструментов и заделывания щелей. Остальное бросил в огонь и отошел в сторону, когда вонючий дым понесло в нашу сторону.

— Был еще Нарсес. Великий генерал — по крайней мере, так говорили, — хотя и евнух.

— Наверное, разум мужчины работает лучше, если не на что отвлекаться, — со смехом предположила я.

В ответ Джейми лишь коротко усмехнулся, хотя мой комментарий его явно повеселил. Он забросал тлеющие угли землей, я забрала прижигатель и горшок с дегтем, и мы направились домой.

Из головы все не шел этот его комментарий — про то, что «иногда от яиц у мужчин одни горести, а не радости». Интересно, Джейми говорил в общем или в его словах таился намек на конкретного человека?

В рассказах Джейми о недолгом браке с Лири Маккензи — кратких рассказах, по нашему обоюдному согласию, — не было ни намека на то, что она физически привлекала Джейми. Он женился на ней из-за одиночества и чувства долга, желая найти хоть какую-то пристань в жизни, опустевшей после его возвращения из Англии. По крайней мере, так он сказал.

И я ему верила. Джейми был человеком чести и долга, и я понимаю его одиночество в тот момент — ведь я чувствовала то же самое. С другой стороны, я знала его тело почти так же хорошо, как свое собственное. Оно было способно как вынести тяжелые муки, так и испытать невероятное удовольствие.

Большую часть времени мне удавалось не вспоминать о том, что однажды Джейми разделял с Лири постель, пусть недолго и, по его словам, без удовлетворения. Но я помнила, что она была и оставалась довольно привлекательной женщиной.

* * *

Оставшуюся часть дня Джейми был молчалив и погружен в свои мысли, хотя заставил себя пообщаться с Фергусом и Марсали с детьми, когда те заглянули к нам после ужина. Он учил Жермена играть в шашки, пока Фергус по просьбе Роджера вспоминал слова баллады, услышанной на улочках Парижа в его бытность юным воришкой-карманником. Женщины устроились у очага с вышивкой и вязанием и в связи с продвигающейся беременностью Марсали и помолвкой Лиззи начали рассказывать другу другу леденящие кровь истории о родах.

— Ребенок лежал на боку, размером с полугодовалого поросенка…

— Ха, а у Жермена, по словам акушерки, голова была точно пушечное ядро и смотрела в обратную сторону, вот уж какой изворотливый…

— У Джемми тоже была огромная голова, но трудности вызвали плечи…

— …le bourse… дамская «сумочка» — это, понимаешь, ее…

— Средства к существованию, да, ясно. А потом, когда покупатель лезет пальцами в ее сумочку…

— Нет, ты пока не ходишь, сейчас мой ход — я съел твою шашку здесь, значит, могу пойти сюда…

— Merde!

— Жермен! — крикнула Марсали. Она гневно взглянула на своего отпрыска, и тот, ссутулив плечи и выпятив нижнюю губу, хмуро уставился на шашечную доску.

— Не переживай, дружище, ладно? Теперь твой ход, и ты можешь пойти вот сюда, сюда или сюда…

— …Avez-vous ête a la selle aujourd’hui?.. и он, значит, спрашивает у шлюхи…

— «Были ли вы сегодня… в седле?» Или, скорее, «Вы сегодня ездили верхом?».

Фергус засмеялся, и кончик его аристократического носа порозовел от веселья.

— Вот это перевод.

— Да? — с полуулыбкой спросил Роджер, изогнув бровь.

— Еще так выражаются французские доктора, — вставила я, заметив его непонимание. — В разговорной речи это