За слияние же выступал и Рой Веленски, хотя лидер поселенцев в Лусаке, в этом «необработанном алмазе Кохинур»[3270], кардинально отличался от лощеного премьер-министра в Солсбери. Едва ли можно было найти двух более резко отличающихся людей.

Веленски был сыном женщины из африканеров и пьющего польского еврея, содержателя ночлежки. Он ходил в начальную школу босым, до шестнадцати лет ни разу на спал на постельном белье и, как губернатор позднее с гордостью говорил, «купался с голым задом в Макабуси с многочисленными негритятами». (Эта фраза стала знаменитой). В дальнейшем он добился успехов, как боксер-тяжеловес, потом машинист паровоза и выдающийся профсоюзный деятель. Он называл себя «социалистом-консерватором»[3271] и хотел создать широкий британский доминион в центре Африки, где на протяжении следующего столетия чернокожий будет играть свою роль младшего партнера.

Таким планам давно сопротивлялись в Лондоне. Министерство по делам колоний считало, что политика сегрегации из Южной Родезии распространится на север, где даже прогрессивные белые отдавали предпочтение определенному количеству «используемых рабов».[3272] Но после победы доктора Малана в 1948 г. правительство Эттли опасалось, что Хаггинс может сформировать союз с режимом апартеида Южной Африки. Пока Британия пыталась справиться с другими колониальными проблемами, это сделало бы лживыми ее либеральные заявления, которые передавались по региону местной радиослужбой в Лусаке (их ловили дешевые радиоприемники, известные, как «специальные сковородки»). Союз Хаггинса и Малана обрек бы миллионы африканцев на угнетение и притеснение, как отмечалось в одном из документов кабинета: «Могут даже начаться ужасающие войны между управляемой белыми Восточной Африкой и управляемой черными Западной Африкой»[3273].

Поэтому в 1953 г., после растянувшихся переговоров и пяти важных развернутых конференций, две Родезии и (по настоянию Великобритании) Ньясаленд сформировали Центральноафриканскую Федерацию (более известную под названием Федерация Родезии и Ньясаленда). Это было фатальной ошибкой с самого начала.

Предназначением Федерации Родезии и Ньясаленда было сохранение привилегий белого меньшинства и интересов черного большинства. С самого начала в администрации царил хаос и путаница. Власть разделилась между пятью правительствами —двумя в Солсбери (федеральным и территориальным), в также в Лусаке, Зомбе и Вестминстере. Сам Хаггинс, как писал один британский чиновник, «никогда, ни в коей мере не собирался делать федерацию успешной»[3274]. Он рассматривал ее просто, как способ поглощения Северной Родезии.

Еще хуже то, что с африканцами едва ли проконсультировались. Веленски предупредил, что чернокожих, которые отказываются от сотрудничества, «ждет судьба краснокожих индейцев США», сказав, что они не понимают остроту проблем. На самом-то деле все они прекрасно понимали, и этому помог один европейский гражданский служащий, который выписался из гостиницы «Водопад Виктория», когда прибыли чернокожие делегаты, заявив, что для него «не подходит проживание с африканцами. Это противоречит его идеям»[3275].

Африканцы объявили, что Федерация Родезии и Ньясаленда «будет садом, полным цветов для европейских поселенцев, и глубокой могилой — для местных жителей»[3276]. Они осудили Джошуа Нкомо за то, что тот радикально не противостоял этому плану, а заодно обвинили Великобританию в «трезвом, просчитанном, жестоком и циничном предательстве»[3277].

По словам Хаггинса, «6 000 000 первобытных людей были переданы Парламенту, в котором доминировали местные европейцы»[3278]. Перед большой толпой в Лусаке президент нового Национального конгресса Северной Родезии торжественно сжег «Белую книгу» Британии по вопросу Федерации (Сборник официальных документов правительства). Антибританская борьба в то время, когда Нкрума вел Золотой Берег к независимости, вдохновила массовый национализм на всех трех территориях. Вскоре африканцы, которые отмечали, что первый федеральный бюджет берет полукрону с бутылки виски и налагает пять шиллингов на мешок маиса, снова пели патриотические песни «чимуренги».

Однако первые перспективы Федерации Родезии и Ньясаленда казались светлыми, словно она будет существовать, соответствуя девизу на своем гербе: «Magnum Esse Mereamur» («Заслужим быть великими»). Активно развивалась добыча меди, а табак из родезийской Вирджинии мог конкурировать с американским. Потоком шли инвестиции, финансировалось строительство дорог и амбициозные проекты вроде дамбы у Карибы, которая обеспечила не только дешевое электричество, но и, как выразился Веленски, бетонное обручальное кольцо, соединившее две Родезии. (В действительности «самое крупное созданное человеком озеро в мире» вынудило переселиться тридцать тысяч африканцев на северный берег Замбези, а электростанцию строили на южном берегу, «символизируя главенство интересов Южной Родезии»)[3279].

Наблюдался поток белых поселенцев, среди них — экспатрианты из независимой Индии, те, кто приехал из Бенгалии искать своего счастья. Это были «авантюристы и искатели приключений», которые предположительно превратили Умтали в Пунафон-тейн. Пригороды с садами возникли вокруг деловых кварталов Солсбери — федеральной столицы, которую африканцы с севера прозвали «Бамба Зонки» («Забираю Все»). Небоскребы выросли вдоль бульваров Булавайо, отличавшихся спусками и подъемами, которые делали улицы достаточно широкими, чтобы на них мог развернуться фургон с впряженными волами.

Африканцы получили скромную долю растущего богатства, хотя все еще менее одной десятой дохода белых. В надежде создать ручной черный средний класс, Гарфилд Тодд, харизматичный миссионер, который сменил Хаггинса в роли премьер-министра Южной Родезии, даже начал ослаблять разделение по цвету кожи и запреты. После протестов африканцы получили доступ в некоторые гостиницы Солсбери. После пикетирования они получили равное отношение с белыми в магазинах Лусаки — например, у мясников, где белые покупатели бесстыдно отказывались от мяса для своих собак, потому что «оно подходит только для кафров»[3280]. Им разрешили пить европейское пиво и вино (но не крепкие спиртные напитки). Местных жителей официально стали называть «мистер» вместо обычного «этот самый…»[3281] Казалось, появилась реальная надежда на то, что Веленски называл «партнерством между африканцем и его европейским хозяином»[3282]. Первые несколько лет существования Федерация Родезии и Ньясаленда действительно стали «золотым веком участия»[3283].