Мы не выбирали, с кем нам придется жить, это решали за нас. Точно так же, как и все остальное.

Соблюдение предначертанного пути шло в комплекте с элитным происхождением и бегущей по нашим венам голубой кровью. Не имело никакого значения, как мы относимся к решениям старших. Однако ненавидеть или обижаться на них за это я не могла. Я любила свою семью, как только могла, учитывая наши специфические взаимоотношения, но это не значит, что я не замечала их подлой морали.

Грейслин толкнула меня локтем, прервав мой внутренний монолог. Когда я встретилась с ней взглядом, она сделала какое-то странное движение бровями, заставив меня изобразить на лице удивление.

— Что?

— Смотри, — одними губами произнесла она, едва заметно кивнув головой.

Я взглянула на компанию парней.

Никто из них не обращал на нас никакого внимания. Я снова посмотрела на Грейслин, а она пожала плечами и махнула рукой, как бы говоря: «Не бери в голову».

Когда они с Мэл начали спорить об одном из новых вышедших на экраны фильмов, я уселась поудобнее. Новый ракурс позволил мне лучше рассмотреть моего таинственного незнакомца. Он сосредоточенно смотрел в зажатый у него в руке телефон.

Лицо парня было расслабленным. Без улыбки, сглаживающей суровые черты, его выражение казалось неприветливым.

Я бы даже сказала, пугающим.

Воспользовавшись тем, что он отвлекся, я решила получше его рассмотреть.

Загорелые руки парня были украшены татуировками, доходящими до самых пальцев, и каждая татуировка на его оливковой коже казалась настоящим произведением искусства. И каждая из них усиливала его дьявольское обаяние. Он был похож на мужчину со страниц самых изысканных номеров журнала «Inked».

На задней части его шеи виднелась татуировка в виде креста Левиафана, обхваченного когтями или чем-то типа того. Я задумалась, имеет ли этот знак для него какое-то особенное значение, или этот парень такой же, как и все остальные хипстерские придурки, считающие себя крутыми. Я снова пробежалась взглядом по его правой руке, внимательно рассматривая все детали, что были видны под рукавом его футболки.

Я заметила рисунок из роз, похожий на единственную татуировку, которая была у меня на правом плече.

Но у него лепестки были совершенно черными, а мои — фуксиево-лиловыми.

У Грейслин и Меланты имелись такие же. У Мэл этот рисунок был на бедре, а у Грейс — являлся частью рукава, вытатуированного у нее на левой руке. Лепестки их роз были других цветов. Каждый оттенок имел особое значение относительно того, кем мы были в этой жизни.

На внутренней стороне предплечья у парня виднелось демоническое изображение плачущей Девы Марии. Под ним красовалась еще одна роза, на этот раз сама по себе, с тремя вплетенными в лепестки цифрами.

На его руке было изображено лицо женщины с чертами, похожими на череп. Мне показалось, что раньше я его уже где-то видела. Рядом было написано слово, которое мне никак не удавалось разобрать, если только не наклониться поближе.

Не желая, чтобы он заметил, как я пожираю его глазами, мне пришло в голову оглядеть салон автобуса, чтобы подсчитать и как следует рассмотреть пассажиров.

Если бы я не запала на сидящего рядом парня, то давно бы уже это сделала.

Было время, когда я ходила в парк только для того, чтобы понаблюдать за людьми. Мне нравилось разгадывать их истории, не забывая о том, что внешность обманчива. У каждого были свои секреты, от кассира продуктового магазина до разносчика почты.

Ни один человек не повторял судьбу другого.

Возможно, у нас имелись схожие черты и жизненные ситуации, но, в конечном счете, все мы были индивидуальными душами.

Эта мысль заставила меня еще раз окинуть оценивающим взглядом прекрасного незнакомца. Мне хотелось узнать о нем как можно больше, ведь когда мы доберемся до аэропорта, я больше никогда его не увижу.

Вдруг он отвел взгляд от экрана своего телефона.

Я сделала вид, что смотрю в окно, от чего, по-моему, только еще больше себя раскрыла. Было сложно притвориться, что смотришь на кого-то другого, когда только что встретилась с ним взглядом. Слава богу, он меня в этом не уличил, но его губы изогнулись в легком намеке на улыбку.

— А вы, девчонки, из этих мест? — спросил он, убирая в карман мобильник.

— Даже близко нет.

— А вы сами откуда? — спросила его Мэл.

— Не отсюда, — его тон был беззаботным, но каким-то снисходительным.

Отвечая, он не сводил глаз с меня. Казалось, чем дольше я на него смотрела, завороженная приливной волной синевы, тем более напряженным становился его пристальный взгляд.

Более пронзительным.

Это описание подходило ему больше всего.

Он смотрел не на меня, а прямо в меня, словно бронированная оболочка, в которую я себя заключила, была прозрачной.

Что-то в нем было странно знакомое. Но я никак не могла понять, что. Я была на тысячу процентов уверена, что не знаю этого парня. Он производил впечатление человека, которого трудно забыть, вне зависимости от обстоятельств.

— Я — Киаран, — представился он, будто только что прочитал мои мысли, что я его не знаю.

— Мэверик.

Сидящий рядом с ним парень наклонился и, пригладив несколько выбившихся прядей, слегка помахал рукой. На пару мгновений его темные глаза задержались на Меланте, а затем он снова откинулся назад.

— А эти два придурка сзади — Харон и Кайрос, — продолжил Киаран.

Его характеристика вызвала у них смех, но ни один из них не отвел взгляда от того, на что они смотрели. Когда он назвал все их имена, казалось вполне естественным тоже представиться.

Я указала по очереди на каждую из своих подруг.

— Грейслин. Меланта.

Потом на себя:

— Лилиана, но все сокращенно зовут меня Ланой.

— Когда-то я знал одну Лилиану, — задумчиво произнес Киаран. — Ты гораздо красивее нее.

— Вау. Это был вроде как подкат, — со смехом пошутила Грейслин.

— Ты бы слышала мои реальные подкаты, — с игривой улыбкой возразил он.

Я была несколько растеряна. Это что, комплимент? В смысле, я считала себя симпатичной — даже красивой. Испанские корни моей матери удачно объединились с итальянскими генами отца. Волосы у меня были длинными, волнистыми и черными, как смоль. Глаза — миндалевидными, карими. Кожа — от природы бронзовой, что приводило в смятение Меланту, поскольку ее фарфоровая кожа напрочь отказывалась темнеть.

Ростом я была чуть выше метра пятидесяти, и, хотя никогда не отличалась излишней полнотой, унаследовала от матери округлые бедра и задницу им под стать. У меня не имелось проблем с самооценкой или типа того, но