— Нам сказали в школе, что с уроков отпустят не всех, а только тех, у кого уважительная причина! — объявила дочка. — А ты какую причину укажешь? Уважительную?

— Сейчас придумаем уважительную! — успокоила я ребенка и наваяла заявление следующего содержания:

«В связи с тяжелым материальным положением, сложившимся в нашей семье, нам приходится выращивать овощи (картофель, морковь, свеклу) на продажу. Я прошу разрешить моей дочери пропустить занятия в пятницу, поскольку мы вынуждены посвятить ближайшие дни распашке земли и посадке овощей».

— Здорово! — вынесла свой очередной вердикт моя дочка. — Наверное, отпустят.

И она не ошиблась: моя записка победила в конкурсе материнских сочинений на тему детских дополнительных выходных, и ребенку разрешили пропустить школу. А когда дочка пришла в понедельник на занятия, ученикам выдали их проверенные и оцененные семейные бюджеты. На нашем листочке не было ни одного исправления, но тем не менее внизу красовалась надменная корявая четверка с минусом. Таким способом учительница воздала должное нашему запутанному и крайне нестабильному материальному положению.

У истории, посвященной коту, уже есть пушистая блестящая шкура, острые коготки, до времени спрятанные в бархатных лапках, и пара прозрачных крыжовенно-зеленых глаз, смотрящих нагловато и одновременно беспристрастно.

В слове «кот» слышится деловитый топот лап животного, спешащего к утренней миске.

В моей памяти толпятся, спорят и перебивают друг друга занятные, грустные и веселые фрагменты однозначно непростой котовьей жизни в семье. Их нужно выстроить по росту, по размеру, в хронологической последовательности, в порядке возрастания морали и наставлений последующим поколениям котовладельцев и их подопечных.

Он появился в нашей семье в ледяные декабрьские дни, в канун католического Рождества, за что и получил свое первое домашнее прозвище — рождественский кот. У него оказались обкусанные драные уши, паутина шрамов на голове, неполный комплект клыков и роскошные пиратские усы. Мой муж, подобравший в зимней деревне одинокого больного зверя, из последних сил цепляющегося за жизнь, предложил назвать его Тимофеем. Медицинскую карту в ветеринарной клинике выписали на это имя, но для меня как человека никогда прежде не державшего кошек и вообще не состоявшего с ними ни в каких взаимоотношениях, он сразу и навсегда стал просто Котом — первым и единственным существом из рода кошачьих в моей жизни.

Кот многолик, многохитр, многоласков, многоискушен и многоопытен. Он — сбывшаяся давнишняя мечта моей дочки, фантазирующей о домашнем зоопарке с маленькими и очень нуждающимися в ее заботе и уходе питомцами. Кот единственный из всех разумных членов благородного семейства не ведется на обещания и посулы телевизионной рекламы иметь мягкую и шелковистую шерсть (волосы, зубы, хвост) и игнорирует покупные готовые специализированные корма, предпочитая им тривиальнейшую и абсолютно негламурную сырую говядину.

Он развлекает меня, бодая крупной головой. Он контролирует каждый мой шаг, неотступно следуя за мной по всей квартире, любопытный мохнатый черный помощник. Он лежит у меня на коленях, свисая всеми четырьмя лапами, когда я работаю за компьютером, и внимательно смотрит в монитор. А иногда пытается подражать мне, трогая лапой клавиатуру.

Кот пришел в наш дом ровно на сороковой день смерти Собаки — преданного и надежного существа, прожившего с нами более четырнадцати лет. Не пытаясь занять чужое место, не подстраиваясь под незнакомые стандарты, не роняя собственного достоинства, Кот иногда своими манерами и замашками до слез напоминает мне ушедшего друга.

Он с удовольствием ездит на машине вместе с хозяином, важно усевшись на переднее сиденье. Он выполняет работу собаки-спасателя, отыскивая кого-нибудь из домочадцев, затерявшегося в подушках и закутавшегося с головой под одеялом, а найдя, торжествующе кричит. Он грозно шипит на чужаков, осмелившихся повысить голос в нашей квартире. Он встречает меня у дверей, когда я прихожу домой, и заглядывает в мои глаза и авоськи. Он засыпает, свернувшись калачиком в старом кресле, громко храпит, подрагивает лапами и повизгивает. Он растягивается на полу у моих ног, как верный сторожевой пес, и всем своим видом демонстрирует важность своего долга.

История про кота не заканчивается — она только начинает писаться на страницах семейных хроник. Никто достоверно не знает, сколько зим она будет виться, подобно черному велюровому шнуру, переплетаясь с прочими мотивами фамильных летописей. Никто наверняка не определит жанр повествования, втайне надеясь на добрую сказку со счастливым концом и вместе с тем опасаясь нелепых или случайных трагических эпизодов. А пока пишутся первые главы этой истории, Кот, ее главное действующее лицо, лежит на моих коленях и размышляет о своей однозначно непростой доле.

Порой я вспоминаю свое детство как бесконечную череду праздников, причем не официальных, не календарных, отмечаемых всей страной, а сугубо семейных. Веселые пикнички на даче, путешествия на машине, парадные приемы друзей, вкуснейшие угощения и забавные аттракционы и конкурсы, походы в кино, по магазинам или на рынок — неважно, куда именно, главное, чтобы в такой вояж отправлялась вся наша семья.

Папа, возвращаясь из командировок, всегда привозил подарки маме и нам с сестрой. Кто сможет вспомнить или представить себе жизнь в маленьком провинциальном городке в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, тот поймет, какая это была несказанная удача — получить в качестве гостинца капроновые колготки или пуховый джемпер, или ночную сорочку с кружавчиками. Да и радость от подарка связывалась не с его стоимостью или дефицитностью в те времена, а с самим фактом его получения, с приятным и волнующим сюрпризом, пусть уже сто раз повторенным, но всегда трогательным.

Я часто вспоминаю один такой эпизод. Тогда папа подарил маме кольцо с огромной розоватой жемчужиной — не на юбилей, а просто так, в качестве очередного командировочного трофея. Он приехал ночью, разбудил весь дом, зажег везде свет и нацепил маме на палец диковинное украшение. Мама щурилась спросонья и недоуменно улыбалась, а мы с сестрой, босоногие, с распущенными волосами, пританцовывали рядом с ней и просили дать примерить чудесное колечко.

А еще мы вели семейный дневник. Идея создания такого фамильного документа родилась случайно, из привычки родителей, а потом уже и наших с сестрой обыкновений оставлять подробные комментарии к фотографиям в альбомах. Зачастую описания и отзывы о семейных посиделках и путешествиях превышали их иллюстративную часть в несколько раз. Тусклыми осенними вечерами мы вместе читали эти семейные летописи и смеялись над ними до икоты, до слез, отпугивая сезонную хандру.

А еще на каждый Новый год мама пекла торт «Наполеон». Мне казалось, что нет более точной приметы наступающего праздника, чем мамин торт. Новый год, по моим детским понятиям, мог наступить без чего угодно: без снега, без елки, без боя курантов, даже без подарков, но он никогда не пришел бы без традиционного маминого угощения. До сих пор для меня запах Нового года — это запах торта, и только потом — хвои и мандаринов.