ты приходишь ко мне, но после встреч у меня ты возвращаешься домой, покрытая неприличным налетом коммунизма. Твоя мама начинает страшно чихать, так как на коммунизм у нее аллергия.

* * *

Все время, что мы проводим вместе, мы ищем в окружающем знаки нашего с тобой королевства. В том, что оно наше, у нас нет ни малейшего сомнения: мы – принцессы, по ошибке попавшие в другой мир и мечтающие вернуться. Лишившись обеих своих принцесс, королевство закрыло все проходы между мирами, ведь без нас оно стало уязвимо. А мы не можем вернуться туда так просто, потому что на нас уже лежит печать этого, не лучшего из миров.

Но королевство посылает нам знаки, которые можем расшифровать только мы, и их предостаточно: облетевшие листья, на которых проступают черты древних лиц; гигантские следы птичьих лап на снегу; фонари, которые зажигаются прямо над нашими головами и ведут нас куда-то.

Королевство постепенно открывается нам, показывает, что может скрываться даже в самых обычных неприметных вещах. Вот поэтому мы и знаем, что живем в замке, что деревья в лесу за домом – живые и что если захотим отправить письмо канцлеру, то нужно написать его на листе, сложить в кораблик и пустить в лесной ручей, а уж вода вынесет его куда надо.

Королевство разговаривает с нами, и хотя мы понимаем его тайный язык, но также помним, что так просто нам туда не вернуться – нас ждут испытания.

Когда после школы мы идем собирать опавшие листья и мох для школьных поделок, ты предлагаешь начать наши попытки со шкафа:

– Ты же говорила, что впервые встретила меня там, что в шкафу есть проход. Почему же мы все еще не попробовали?

– Я боюсь, что может не получиться, – честно признаюсь я.

– Почему? – ты кидаешь только что собранные листья себе под ноги от негодования.

– Там случилось кое-что. Кое-что плохое. Я боюсь, это как-то повлияло.

– Что случилось? – Ты берешь меня за руки. – Расскажи мне, пожалуйста!

Я не хочу тебе говорить о том, что произошло в шкафу, поэтому соглашаюсь попробовать.

– Обещай, что если не получится, ты расскажешь мне, что случилось? – требуешь ты. В этот момент ты смотришь на меня так, как будто одним своим словом способна стереть все плохое, что бы и когда бы это ни происходило.

– Обещаю, – говорю я и сильнее сжимаю твои руки. Твои руки всегда теплые. В отличие от моих.

Я чувствую, что должна сказать что-то ободряющее, чтобы твоя вера не пошатнулась и не слегла прямо здесь гнить вместе с листьями:

– Главное, что мы смогли найти друг друга. Если бы этого не произошло, то королевство погибло бы. Но теперь, когда мы вместе, оно будет проникать в наш мир, пока не заполнит его – и мы не сможем уйти туда насовсем.

Мы выбрали самый безопасный день и время, когда никто из моих родителей точно не сможет нам помешать, ты пришла ко мне и принесла свое самое нарядное платье, а я достала свое – нельзя же возвращаться в королевство, которым ты правишь, в чем попало.

Мы наряжаемся (ты сделала мне венок из листьев, а я воткнула тебе в волосы засушенный цветок) и лезем в шкаф.

– Только после вас, – весело говорю я, открывая дверцу, и ты проходишь первая.

– Премного благодарна вам за это приглашение, – смеясь, отвечаешь ты.

Я следую за тобой и закрываю дверцу. Мы садимся в разные углы шкафа, и я включаю фонарик:

– Вот здесь мы и встретились. На тебе было синее платье, а я сидела в этом же самом углу.

– Кажется, я начинаю вспоминать, – к моей радости, говоришь ты. – Что нужно делать?

– Сейчас я выключу фонарик, мы возьмемся за руки, и я произнесу заклинание, повторяй его за мной, а потом закрой глаза и всеми силами представь себе наше королевство. Я надеюсь, что получится.

– Я буду очень стараться, – обещаешь ты и берешь меня за руку.

Я щелкаю кнопкой фонарика и медленно шепчу заклинание, так, чтобы ты успела повторять за мной:

Там, где солнце встает на западе,

Там, куда не доехать на поезде,

Там, где реки текут в обратные стороны, —

Там наше королевство.

Мы повторяем заклинание три раза, чтобы было вернее, и ждем. Я чувствую легкое движение воздуха и то, как колышутся рукава одежды надо мной. Я пытаюсь изо всех сил поверить в то, что сейчас рукава обернутся ветками, расступятся и пропустят нас. Спиной я ощущаю стенку шкафа, еще немного – она станет мягкой, и я провалюсь, как в тот раз. Провалюсь куда-то, где меня примут в заботливые объятия.

Ничего не происходит.

Я чувствую, как ты отпустила мои руки. Это конец. Ты больше не поверишь мне.

Я щелкаю фонариком. Но вместо разочарования, которое я ожидала увидеть на твоем лице, вижу только беспокойство за меня. Так странно, что ты не злишься, хотя я подвела тебя. Ты такая добрая.

– Расскажи мне, что случилось? – просишь ты. – Это что-то страшное, я знаю, раз мы не можем пройти. Расскажи, пожалуйста!

– Хорошо, – говорю я и рассказываю тебе об одном дне, который мне очень трудно выковыривать из памяти, так как иногда мне кажется, что его никогда и не было.

В этот день мне особенно не хотелось оставаться с отцом дома. На улице похолодало, а значит, его огромные уши, которые всегда наполовину торчат из-под шапки, стали красными, набухшими и покрылись мерзкой шелушащейся коркой. Когда это происходит, отцу нравится усаживать меня рядом с собой и заставлять отдирать эту корочку чешуйка за чешуйкой. «Разве ты не хочешь позаботиться об отце? – говорит он. – Нельзя перечить отцу». Вот, в общем-то, и все, что нужно сказать, чтобы мои пальцы горели, обжигаясь о его ядовитую чешую.

Но в этот раз я решила, что ничего у него не получится. И раз уж шкаф стал для меня таким надежным убежищем, то так теперь будет всегда.

На обед у отца сегодня тушеная капуста с мясом, я сижу в шкафу и прислушиваюсь к каждому звуку и запаху. Сегодня особенно страшно, поэтому я веду себя очень тихо и просто пытаюсь пережить этот час.

Все идет благополучно, я слышу шлеп-шлеп в ванную, шлеп-шлеп на кухню, грохот посуды, а потом опять шлеп-шлеп в ванную.

Когда отец возвращается обратно и проходит мимо моей комнаты, в носу у меня начинает нестерпимо щекотать, и я чихаю. Звук такой громкий,