– Не вовремя, да? – сочувственно сказал он. – Прямо перед Рождеством. Его бегство объясняет тот факт, что дорога не расчищена для покупателей.

– Не думаю, что елочный развал или сувенирный магазин открыты по ночам.

– Но это было бы удобно для людей, которые весь день работают, – не смог удержаться от разумного комментария Сэм.

– Еще только начало сезона, – словно в свою защиту сказала Ханна и тяжело вздохнула. – Ты не знаешь всего.

– Расскажи мне. – Сэм уверял себя, что его интерес чисто деловой и не имеет никакого отношения к самой Ханне.

– Многое изменилось за прошедшие несколько лет, когда фермой управляли наемные работники. Все постепенно приходит в упадок, прибыль значительно снизилась. – Ханна подумала, что и так рассказала много лишнего, и прикусила нижнюю губу. – А ты, Сэм? – Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. – Что ты делаешь здесь среди ночи в такую погоду, когда стоит остаться дома и пить какао перед камином? Или ты решил купить елку на Рождество?

– Боюсь, что какао перед камином и ночной шопинг – не совсем мой стиль, – фыркнул Сэм. – Я знаю, что ты выставила свою любимую ферму на продажу. И я здесь присутствую в качестве потенциального покупателя.

– Ты? – Ханна услышала недоверие в собственном голосе и заметила, как Сэм непроизвольно напрягся от ее тона.

Тем не менее она была в шоке. Сэм собирается купить Рождественскую елочную ферму? Эта новость отвлекла ее от боли в руке, вызванной обмотанной вокруг запястья веревкой, за которую она держала пони. И сейчас, глядя на Сэма, она увидела, что мужчина, стоящий в данную минуту перед ней, совсем не похож на того парня, которого она когда-то знала.

На плечах расстегнутой куртки Сэма лежали пушистые снежинки. В этой местности такую одежду не носят: щегольской клетчатый шарф был небрежно наброшен на шею под воротником его длинной куртки из темной кожи.

Поддавшись внезапному порыву приехать на ферму, Ханна не позаботилась о надлежащей для этой местности одежде и теперь стояла перед этим привлекательным мужчиной в огромной отцовской парке и ботинках, годами валявшихся у задней двери дома.

Не по ее ли вине сердце еще нестарого отца не выдержало огромной нагрузки? Сердце, которое она разбила. Эта мысль не давала Ханне покоя. Ее жизнь в городе была такой насыщенной, такой занятой. Может быть, именно поэтому даже сейчас она заполняла все свое свободное время работой.

Чувство вины, от которого она так долго бежала, обволокло ее, словно облако, стоило ей открыть дверь фермы. Проще было сосредоточиться на Сэме Чисхолме, чем на вине, которая терзала ее все шесть лет, что она не переступала порога дома, в котором провела детство.

Сэм выглядел респектабельным мужчиной с хорошим вкусом, от него веяло богатством и властью. Мускулистая, подтянутая фигура угадывалась даже под очертаниями свободного покроя куртки. Волосы цвета воронова крыла были стильно подстрижены, гладко выбритое лицо привлекало своей мужественностью и правильными чертами: широко посаженные глаза, прямой нос, волевой подбородок с едва заметной ямочкой.

Но под этим поверхностным ощущением силы и власти таилось нечто совсем иное – плутоватый шарм разбойника или пирата. Казалось, маленькие чертики плясали в глубине его темных, почти черных глаз.

– Ты считаешь меня неподходящим покупателем для своей фермы? – напряженным голосом спросил он, буравя Ханну своими темными глазами.

Его голос напомнил Ханне о тигре: его рычание могло быть чувственным, а могло и излучать опасность.

– Прости, – поспешно ответила Ханна. – Я не хотела тебя оскорбить.

– А никто и не оскорбился, – спокойно сказал Сэм.

– Ты изменился. – Непринужденность ее тона была показной, на самом деле ей казалось, что она потеряла в нем что-то неуловимое. – Ты уже не тот бунтарь, каким я тебя помню, но и на фермера ты тоже не похож.

Ей казалось, что она так хорошо его знает. Может, виной тому то, что она ощутила, когда он взял ее за руку. Она сказала себе, что, скорее всего, это было просто статическое электричество.

А может, и нет…

Засунув руки в карманы куртки, Сэм стоял посреди дороги и глубоко вдыхал морозный воздух. Одежда Сэма больше подходила городской жизни, к которой давно уже привыкла Ханна. В таком наряде он легко мог пойти в престижный клуб, чтобы пропустить пару стаканчиков после долгого рабочего дня, в театр или на ужин в любой из нью-йоркских ресторанов.

– Бунтарь? – Он удивленно поднял темную бровь.

Ханна подумала, что он выглядит очень респектабельным.

– Ты же не будешь отрицать, что был самым настоящим бунтарем?

Возможно, для Ханны было бы лучше притвориться, что она едва помнит Сэма, но у нее просто не было сил на лицедейство.

Сэм всегда умел держать свои чувства под контролем, и даже сейчас, едва не задавив пони и саму Ханну, он не выглядел взволнованным. Наоборот, он излучал уверенность, что было скорее привлекательным, чем отталкивающим. Так что Сэм Чисхолм был истинным бунтарем, и это только добавляло ему дьявольского обаяния.

Ханна вновь погрузилась в воспоминания: даже тогда, в старших классах, Сэм Чисхолм выделялся из общей массы. У него были одни-единственные, настолько заношенные джинсы, что в нескольких местах они протерлись до дыр. Он носил кожаную куртку круглый год, даже тогда, когда было слишком холодно. Он приезжал в школу на старом тарахтевшем мотоцикле, в клубах сизого выхлопного газа.

– Бунтарь? – снова переспросил Сэм, и Ханна не смогла понять, удивлен он или же рассержен.

– Именно бунтарь.

Ханна прекрасно владела собой, и по ее интонации невозможно было догадаться, что она считала Сэма чертовски сексуальным мужчиной. Всего одно мимолетное прикосновение рук – и произошло что-то такое, что заставило кровь быстрее бежать по ее венам.

Сэм явно относился к тому типу мужчин, которые позволяют женщинам влюбляться в себя, ничего не обещая и не давая взамен. Именно таким и был ее бывший жених, который бросил ее, едва она успела похоронить мать.

Это заставило Ханну поклясться самой себе, что никогда больше не позволит мужчине раздавить себя. Именно поэтому, познав однажды поцелуй Сэма, Ханна запретила себе поддаваться его очарованию.

– Что заставило тебя прийти к такому умозаключению? – спросил Сэм.

– К какому именно?

– Что я был бунтарем.

– Ну а кем же еще? – раздраженно парировала она. – Парень, разъезжающий на мотоцикле в городе, где тракторы – или пони – куда более распространенный вид транспорта, выглядит бунтарем, направляющимся прямиком в гнездо разврата.

Сэм расхохотался, и Ханне понравился звук его искреннего смеха.

– О, мой старый «Харлей-Дэвидсон»… – мечтательно протянул он. – Ты знала, что я нашел его на свалке и сам отремонтировал? Ну, насколько смог, конечно. Я помню, что мотор частенько глох посреди дороги, и ни один из тех парней на тракторах, которых ты упомянула, не остановился, чтобы помочь.