Сэм раздраженно посмотрел на нее. Ханне хотелось показать ему, что он не одинок в своих чувствах относительно Рождества.

– Не уверена, что находиться внутри рождественской суеты намного лучше. Я ни разу не покупала елку с тех пор, как уехала отсюда.

– Серьезно?

– В детстве я свято верила, что искусственные елки – это работа дьявола, а заплатить за живое дерево те сумасшедшие деньги, которые за него запрашивали в городе, у меня просто рука не поднималась. К тому же в моей крохотной квартирке живую елку все равно не получится поставить.

– Ну, я уверен, у тебя была самая роскошная елка, когда ты приезжала домой.

Ханна предпочла бы, чтобы Сэм продолжал считать, что они с родителями так и остались настоящей семьей, но слова против воли сорвались с ее губ.

– Отец умер через год после того, как я закончила школу. Мама вышла замуж и переехала, поэтому фермой управляли менеджеры и постепенно привели ее к полному упадку. Эта ферма давно перестала быть для меня домом…

– Мне очень жаль, – вздохнул он и внимательно посмотрел на Ханну.

– Не о чем тут сожалеть, – язвительно произнесла она.

– Значит, – быстро сменил тему Сэм, – хорошая елка в городе недешево стоит?

– Целое состояние, – кивнула Ханна. – А омела и того дороже.

Господи, ну почему она упомянула омелу именно в разговоре с ним? «Девушка с омелой» словно материализовалась из воздуха между ними.

– Да, я знаю, что омела очень дорогая, – сказал Сэм. – Я покупал ее однажды. – Он задумчиво посмотрел вдаль.

– Ты никогда не покупал елку, но купил омелу. – Любопытство буквально разрывало Ханну на части. – Но зачем?

– Наверное, у меня была эта дурацкая мысль, что если я принесу омелу в кармане, а в нужный момент достану ее и подниму над головой, то соберу немало рождественских поцелуев.

– Ну и как, сработало? – Ханна почувствовала, как дрожь прошла по ее спине при одной мысли о том, что она могла встретиться с Сэмом под венком из омелы.

– У меня не хватило наглости.

– Знаешь, омела была популярна в начале прошлого столетия потому, что прилюдно можно было поцеловаться только под ней. Мне кажется, сегодня это уже не будет работать.

– А здесь омела растет? – поинтересовался он. – Я помню, что ты ее продавала.

– Нет, мы ее покупали, – сухо ответила Ханна. – Она растет в Техасе.

– Хм… Омела. Елки.

– Венки, – услужливо подсказала Ханна, пытаясь сосредоточиться исключительно на бизнесе.

– У меня уже есть магазины, а продажа органических продуктов у самого шоссе в зимние месяцы может стать проблемой. Надо подумать над эффективностью продажи рождественской линейки продуктов. Думаю, это может неплохо отразиться на прибыли компании.

Ханна была застигнута врасплох теми чувствами, которые она испытала, пока говорил Сэм. Она знала, что именно он выяснит в скором времени: органические рождественские продукты не слишком хорошо продаются. По крайней мере, они плохо продавались на ферме ее родителей.

Сколько Ханна себя помнила, семья едва сводила концы с концами. Почему же тогда при мысли о том, что елочной фермы больше не будет, ее одолевает печаль?

– Это было бы забавно, – сказал Сэм. – Я ввязался в елочный бизнес.

– А я выхожу из него, – мягко добавила она.

Она выходит из бизнеса, который был последним напоминанием о ее семье. Ну, нет худа без добра. Правда, у Ханны было ужасное чувство, что она может вот-вот расплакаться.

– Ты приехал на день раньше, – нейтральным тоном произнесла Ханна. – Возвращайся завтра, я буду готова тебя принять.

Она пробыла в доме совсем недолго, успела только схватить ботинки и куртку, и мельком заглянула в сарай за веревкой. Но даже со стороны было заметно, что дом сильно обветшал. До завтрашнего полудня она бы успела хоть немного навести порядок, поговорить с мистером Дьюи, а потом уехать.

– Я должна поймать лошадь. – Ханна пошарила в кармане необъятной куртки в поисках пожухлой морковки, которую прихватила в сарае. – Ты не мог бы вернуться сюда завтра в районе полудня?

Ханна помнила, что каждый год на Рождество она получала именно то, что просила. Даже если продажи шли не так уж хорошо, под елкой ее все равно ждал желанный подарок: новые коньки, модный пуховик или новая блузка. И ее отец, так редко улыбавшийся, сиял от счастья и гордости.

«Ох, папа, папа… мне так жаль», – сокрушенно думала Ханна.

Любовь может ранить больнее всего, и Сэм снова напомнил ей об этом. Любовь и радужные надежды, разбившиеся на осколки, могут причинить ни с чем не сравнимую боль.

Ханне внезапно захотелось, чтобы Сэм поскорее ушел.

– Приходи завтра, – снова сказала она гораздо резче, чем ей хотелось бы, – если тебе удобно, конечно.

Ханна повернулась в сторону пони, приманивая его морковкой. Сэм сделал вид, что не понял намека, он подошел к ней и молча взял морковь из ее рук.

– Без тебя справлюсь, – раздраженно бросила она и шагнула к Молли, которая тут же фыркнула и отскочила в сторону.

– Может, мне лучше остаться, пока ты ее не поймаешь? Я не хочу, чтобы твоей руке стало еще хуже, чем сейчас.

И снова в ней всколыхнулось желание на кого-то опереться, с кем-то поделиться, посмеяться, кого-то любить… Но, вспомнив, какое фиаско потерпели ее отношения с Дарреном, она поняла, что эти желания сделали ее слабой и уязвимой.

– Я сама справлюсь.

– Давай, милая, сдавайся, – певуче произнес Сэм, и Ханна почувствовала волну раздражения.

Она выпрямила плечи и упрямо вздернула подбородок. Милая? Это еще хуже, чем эльфик! Она не собиралась начинать свои новые взаимоотношения с Сэмом Чисхолмом с той же точки, на которой они когда-то расстались. Нет, подождите! Взаимоотношения – это слишком громко сказано. И вообще, что он имел в виду? Что значит – сдавайся? Что она должна ослабить свой самоконтроль?

Ханна сделала глубокий вдох и повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Она собиралась сказать Сэму, чтобы он не называл ее милой, и сдаваться она тоже не собирается! Ханна судорожно обдумывала свои тревоги, когда поняла, что Сэм полностью ее игнорирует, повернувшись к Молли.

– Милая… – протянул он все с той же интонацией, и теперь Ханна поняла, что он обращался к пони, а вовсе не к ней. – Сдавайся.

Сэм затаил дыхание. Пони сделал осторожный шаг в его сторону, затем еще один.

– О да. – Он оглянулся через плечо на Ханну и лукаво улыбнулся. – Мое природное очарование все еще неотразимо.

Желание слегка подразнить Ханну внезапно вернулось, как будто и не было прошедших десяти лет. И ее реакция была примерно такой же, как и прежде: Ханна воинственно скрестила руки на груди, давая понять, что его очарование совершенно на нее не действует.