– Авейн?

– Да, дочка. Сегодня ночью.

Где-то внутри нее отозвался стыд. Один из ее друзей умирал, а она спала как ни в чем не бывало. Даже не попрощалась с ним.

– Он не приходил в себя. – Казалось, Ласкольник читал ее мысли.

– Кха-дар, – заколебалась она, – может, в амрех пойду я? Будет порядком слез и криков. Люди ведут себя иначе, когда рядом женщина.

Он покачал головой, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Нет, дочка. Тут командую я, и это мой камень. Не свалю его на чужие плечи.

Она еще раз глянула на сивого коня.

– Сольвен был последним сыном вдовы травника. Теперь она осталась одна. Я ее знаю. Позволь мне пойти хотя бы к ней.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты и вправду хочешь этого?

Она выдержала его взгляд.

– Нет, кхе-дар, не хочу. Но я знаю его мать, Вейру, и будет лучше, если именно я верну его домой.

Он медленно расслабился:

– Хорошо, Кайлеан. Ступай.

Она взяла у Кошкодура поводья сивки и, оглаживая коня по ноздрям, шепнула:

– Пойдем, путник, пора домой.

И в тот же самый миг она словно исчезла. Люди рядом с ней опускали глаза, делая вид, что у них есть более важные занятия где-то на уровне роста мелкой домашней скотинки. Неправильно таращиться, когда душа мертвеца возвращается домой.

Кайлеан по той же причине не садилась на коня. Место в седле предназначалось для воина, павшего в битве. Во вьюках лежала изрядная часть их последней добычи. Вместе с оружием, упряжью, седлом и конем она представляла собой немалое богатство.

Но шла Кайлеан с этим к женщине, последний сын которой теперь стал пищей для воронов в степи.

Амрех – это воистину тяжелый камень.

Она прошла центром города, образованным перекрестком двух главных улиц. Никто ее не цеплял, никто не приветствовал, хотя многих она знала. Да и сама она делала вид, что здесь она – чужая.

Амрех – это камень, который до́лжно нести в одиночестве.

Прежде чем она добралась до места, Кайлеан уже поняла, что будет непросто.

Вдова травника дожидалась ее перед домом. В редеющие седые волосы она вплела черные ленты. Знала.

На расстоянии десятка шагов стояла толпа зевак. Старую Вейру не слишком-то любили. Она считалась ведьмой и отравительницей. Большинство явились, чтобы упиться ее болью.

Кайлеан подошла прямо к вдове. Подала ей поводья:

– Я привела его домой, матушка Вейра.

Черные глаза глядели на нее с хмурой одержимостью:

– Привела? А мне кажется, что мой Сольвен лежит где-то в травах с черной стрелой в сердце и что вороны выклевали ему глаза.

Кайлеан резко вздохнула. Потом, согласно обычаю, повторила:

– Я привела его домой. Погиб он смертью воина.

Смех старухи был страшен:

– Смертью воина? Меня не обманешь, девушка. Я знаю, как оно было. Мне это снилось. Буря в степи, ночь, вихрь и дождь. Молнии на небе и на земле, безумная гонка через море трав. Ржанье лошадей, свист стрел и лязг клинков. Я чувствовала его страх, страх моего маленького сыночка, и его стыд из-за этого страха. Я ощущала его отвагу и глупую, безумную надежду на то, что он – выживет.

Одинокая слезинка скатилась по морщинистой щеке.

– Я чувствовала стрелу, которая ударила его в грудь, вместе с ним я падала с коня – и умерла там, в степи, в дожде, в грязи и битвенной кипели.

Черные глаза вспыхнули ненавистью.

– Потому не говори мне, что привела его домой! Ты оставила его там, в грязи, ты и этот ублюдок Проклятых, Ласкольник!

Кайлеан прикрыла глаза. Этот камень оказался тяжелее, чем она думала.

– Такая судьба, – прошептала она.

– Судьба?! Судьба!! Его судьбу ткал Серый Волк с того момента, как Сольвен присоединился к вашему чаардану. Но и судьба Ласкольника вскоре исполнится. Слышишь? Исполнится. Смерть идет к нему, смерть в дожде, и в буре, и в свете молний. Мне снилось это в прошлую ночь. Берегись, Кайлеан, потому что я видела и тебя. Ты ехала на жеребце, черном, словно ночь, а следом шли огонь и дым. В руке ты держала саблю, доспех твой был из костей и перьев, а на лице – кровь. И ты пела, а слова песни стали черными птицами, что летели пировать на мертвецах. Берегись, Кайлеан.

Толпа замерла. Известно было, что травница иной раз пророчествует. Несколько женщин сложили пальцы в знаки, отгоняющие зло. Кайлеан в третий раз протянула ей поводья.

– Я привела его домой, – было странно, но голос ее не дрожал. – Примешь ли его душу или мне придется угнать его в степь?

Морщинистая ладонь приняла повод. И внезапно из вдовы вытекла вся суровость и гнев. Она покачнулась и – когда бы не вожжи – упала бы на землю.

– Приветствую тебя дома, – прошептала она едва слышно. – Приветствую тебя дома, сыночек.

Она повернула залитое слезами лицо к девушке.

– Почему?! – Голос ее ломался и дрожал. – Почему, Кайлеан? Почему именно он? Почему не кто-то другой? Почему не я?

Она выкрикнула этот последний вопрос прямо в небеса. Кайлеан приобняла ее.

– Не знаю, матушка Вейра. Я всего лишь глупая девушка. Знаю немного. Такая судьба.

Старуха понемногу начала успокаиваться:

– Судьба, говоришь. Пусть будет судьба.

Она неловко высвободилась из объятий.

– Благодарю, что ты привела его домой, Кайлеан. Его душа благодарна, – добавила она традиционные слова.

Слыша топот копыт, девушка повернулась.

– Кайлеан! – Лея выглядела так, словно проскакала десять миль. – Все к «Вендору». Молнии под городом!

* * *

В «Вендоре» было людно. Постоялый двор напоминал осиное гнездо, в которое ткнули палкой. На подворье топталось с полсотни коней, между ними суетились люди. Кайлеан прикинула, что их число превышает сто. Все вооружены. Большинство – кричали.

– Две сотни, говорю тебе, две сотни – как нечего делать.

– Дуришь!

– Они встали под городом средь бела дня! Не посмели бы, окажись их меньше.

– Так ты небось так перепугался, что у тебя в глазах двоится.

– Что-о-о?! Что ты сказал?!

– Говорю вам, битва грядет. Не может же быть, чтобы се-кохландийцы въезжали сюда просто так.

– А Ласкольник? Что он сказал?

– Да кто ж его разберет! Но, насколько я знаю Серого Волка, он им спуску не даст.

Она оглянулась через плечо, чтобы проверить, кто это там признается в таком товариществе с ее командиром. Этого парня в грязном кафтане она видела впервые в жизни.