Заставляет себя встряхнуться. И тут происходит мощный всплеск адреналина, который внезапно проснувшееся сознание впрыскивает ему прямо в сердце. Пора! Пора воспользоваться энергией страха, выжать максимум из своего ослабленного организма… Жо механическим жестом поправляет балаклаву, очки на носу, потом вытаскивает пистолет.

И широкими нервными шагами преодолевает расстояние, отделяющее его от входа в магазин.

Распахивает дверь.

Заскакивает внутрь и кричит:

– Все на пол! Кто шевельнется, получит пулю!

Нужно оставаться спокойной, чего бы это ни стоило… Конфронтация ни к чему не ведет. Если, конечно, не хочешь выйти из себя, потерять лицо, потерять свое время. Причем – совершенно впустую. С некоторых пор Алин Верду живет с неприятным чувством, что все валится из рук. С ощущением беспомощности. С ощущением, что ты не в силах справиться с обстоятельствами, в которых нет ничего необычного, – просто жизнь с ее кортежем случайностей. Усталость… Нежелание зря тратить силы.

– Тео! Мне будет приятно, если ты поедешь со мной к дедушке. Он тоже обрадуется.

– Серьезно? У деда память как решето, он уже не помнит, кто я!

– Неправда. В прошлый раз он спрашивал, как у тебя дела.

– Можно поехать завтра.

– То же самое ты говорил вчера.

– Ты бредишь, ничего такого я не говорил.

– Может, прервешься, когда я с тобой разговариваю?

«Впереди по курсу вражеский самолет!»

– Сейчас не могу! Нужно прикончить этот… кусок дерьма! На, получай!

– Тео, не сквернословь!

– Да ладно, мам! Может, оставишь меня в покое? Я не хочу ехать к деду. Бесполезная трата времени. Даже если он меня узнает, то забудет, что я приезжал, как только дверь за нами закроется.

– Да, но мне все равно хотелось бы, чтобы ты поехал со мной.

Женщина и подросток. Мать и сын. А между ними – экран. И все, конец диалога. Начало боевых действий. Сценарий, который Алин знает наизусть. Тео, впрочем, тоже. Но если мать боится его повторения и сдерживается, несмотря на желание упрекнуть, сын дерзко отметает ее попытки решить дело миром, у него всегда наготове возражения. И пока она старается не сорваться, он теряет к происходящему интерес. Женщина цепляется за остатки авторитета, которым, как ей кажется, она еще обладает, – и подросток разбивает его вдребезги нажатием кнопки на контроллере своей PS4.

– Сдохни, придурок!

– Тео!

– Мам, я не с тобой разговариваю…

В этом-то и проблема. С некоторых пор он разговаривает не с ней. Тео говорит с приятелями, с экраном компьютера, с телефоном, с котом, иногда даже сам с собой… Но все реже и реже – с ней, своей матерью.

Алин давно прошла этап, когда задаешься вопросом «Куда делся ласковый, веселый ребенок, который смотрел на меня с такой любовью и восхищением?». Поставила крест на прошлом и своих воспоминаниях о шаловливом и дружелюбном маленьком мальчике. И той матери, какой она была. Которой достаточно было нахмуриться, чтобы вернуть Тео на путь истинный. Которая могла, не стыдясь, поцеловать своего малыша, обнять, приласкать. Дать ему совет. Поделиться с ним мороженым, задумкой, секретом. И, наверное, самое мучительное – это отражение себя самой, которое она видит в глазах сына. Отжившая свой век. Has-been[3]. Тупая. Старая. Дура. Старая дура…

У Тео богатый лексикон. Он ругается часто и грязно. И давно забыл, что при родителях, вообще-то, это делать не принято. Он позволяет себе говорить все, что думает, когда хочет и в какой хочет форме. Алин же пользуется избитыми родительскими формулировками, которые давным-давно слышала из уст собственной матери и зарекалась повторять в разговоре со своими детьми: «Не-смей-говорить-со-мной-таким-тоном, я-не-твоя-подружка!» И это тоже больно – осознавать, что сын испытывает к тебе чувства, которые ты сама когда-то испытывала к родителям: смесь жалости и пренебрежения, приправленную раздражением. И Алин привыкает к «Да ладно, мам, оставь меня в покое!», «Ну ты меня достала!» и «Ну да, конечно…», сопровождаемым тяжелым, усталым вздохом. Это цена мирного сосуществования, каким бы иллюзорным оно ни казалось.

Но сегодня, когда Тео – ее сын, ее мальчик, ее малыш, этот ласковый, веселый ребенок, еще недавно смотревший на нее с любовью и восхищением, – бросает очередное «Мам, я не с тобой разговариваю!», как будто происходящее не заслуживает внимания, Алин Верду ощущает, как плотина здравого смысла начинает шататься. Гигантская волна перехлестывает через руины их былого взаимопонимания, оставляя позади бесформенные осколки – разбитый остов, никому не нужные отбросы.

– Тео, ты сейчас же выключаешь приставку и едешь со мной. Сейчас же!

Тон переменился. Стал жестким, повелительным, резким. Подросток ощущает надрыв, это порожденное обидой дрожание, этот сигнальный звонок о том, что от него потребуют извинений, эту вспышку гнева. Он поднимает глаза и смотрит на мать с удивлением и недоверием. Понимает, что переступил черту, но суть происходящего от него ускользает.

– Мам, ты чего? – оторопело спрашивает он.

– Хочу, чтобы ты поехал со мной, – вот чего!

– Твою мать! Мам, я…

– Заткнись!

Она произносит это слово дрожащим шепотом. Еще немного – и падет последний заслон, плотина рухнет. Тео хмурится. Похоже, он не расслышал как следует.

– Что?

– Заткнись и иди за мной!

На этот раз Алин срывается на крик. Взгляд у нее безумный, губы дрожат. Угрызения совести моментально схватывают ее за горло. Ее реакция ничем не оправдана, ненормальна, необоснованна. Это так на нее непохоже… Она огорчена, но чувство стыда только распаляет ее гнев. Алин злится на себя за то, что накричала на сына, и еще сильнее злится на него, потому что это он спровоцировал ее на такую низость. Она попалась на удочку ярости и потеряла самообладание, совершенно растерялась, выставив себя перед Тео гнусным, вульгарным ничтожеством. Досада удваивает ее раздражение, и на глазах у ошарашенного подростка Алин теряет над собой контроль. Она вырывает контроллер у него из рук и изо всех сил швыряет о стену. Гаджет не рассыпается от удара, но на пол падает с таким характерным звуком, что сомнений в том, работает он или уже нет, не остается. У Тео вырывается вопль изумления и испуга, потом он поднимает глаза на мать.

– Мой контроллер! – кричит он так же громко, как она. – Ты больная, да? Я… Ты…

– Проблема решена, – отвечает Алин, возвращаясь в состояние ледяной безмятежности. – Нет контроллера – нет игр. Теперь ничего не мешает тебе поехать со мной.

У подростка шоковое состояние. Он переводит взгляд с матери на контроллер на полу – с виду невредимый, но на самом деле непоправимо испорченный, и он это знает. Волна ненависти захлестывает его, ему хочется ударить, причем сильно, отомстить за ужасное оскорбление, которое ему только что нанесли. Выразить посредством ударов всю силу презрения, которое внушает ему эта женщина. Сгусток огня пожирает его изнутри, воспламеняет нервные окончания, отчего во всем теле появляется странное ощущение – как будто то тут, то там неконтролируемо взрываются фейерверки. В животе, в груди, в горле и в голове…