class="p1">В гармонии — дисгармония? Получается, что так. Полноценный коллектив неполноценен. Он недоволен тем, что всем доволен. Та-ак… Полноценность неполноценна своей полноценностью.

…Эти коридоры очень удобны для размышлений. Они длинны и позволяют разойтись мысли в полный рост. Я вдруг почувствовал, что иду не туда. Коридор (можно сказать, тоннель) тянулся вперед так далеко, что его конец терялся в перспективе. Стало гораздо холодней. Я решительно развернулся и двинулся назад. Пройдя вскоре снова пустую комнату, свернул в другой ход. Мне показалось, что он суше и светлей. По крайней мере, он был выложен желтой, а не коричневой плиткой.

Так что со Стеной? В свое время мы не разрушили ее. И теперь она стала нашей хозяйкой. Стала распоряжаться нами и нашим временем.

Первое, что она сделала — построила Дом. Или, может быть, это последнее. Да, это, скорее, следствие. А причина была такой: чувствуя, что не можем противостоять Стене поодиночке, мы сбились в кучу. Стена сплотила нас. И построила нашими руками Дом.

Мы сдались. Оттого что заняли оборону. Это была чистая оборона, без наступления. А одна защита — поражение. Но что мы могли сделать? Биться головами о Стену? После нескольких попыток у меня пропало всякое желание. Ее головой не пробьешь. А может быть, каждый бил Стену поодиночке, хоть мы и были вместе?

Конечно, психически мы были уже сдвинуты.

Потом Стена отключила все наши желания. Или почти все. Какое-то время мы были счастливы. А потом она остановила время. И встало все. С того момента мы не движемся вперед. И не идем назад. Мы стали памятниками самим себе.

По моим расчетам, коридор давно уже должен был кончиться. Направление я выбрал верное. Я шел быстрыми шагами, глядя только вперед. В пустые комнаты заглядывал лишь мельком. Мне уже надоел этот лабиринт.

Проход резко свернул вправо, вниз пошли ступеньки. Не то! Я вернулся и пошел другим коридором. Совсем узкий, он поворачивал то вправо, то влево, но в сумме нужное направление сохранялось. Двери комнат стали попадаться чаще, появились какие-то площадки, лестницы и масса поперечных ходов. Коридор, по которому я шел, неожиданно закончился небольшим уютным холлом.

Это был настоящий холл с зеркалами, ковром, мягкими креслами внушительных размеров и дорогими светильниками. После поворота грязного коридора он появился настолько неожиданно, что я резко остановился на пороге от удивления. В зеркалах отразилась моя «изящная» фигура.

Больше всего меня поразили зеркала. Высотой в два с половиной метра или даже больше, закрепленные на трех стенах помещения, они делали его похожим на комнату для занятий балетом или художественной гимнастикой. Четвертая стена была голая, только металлическая дверь нарушала однообразие. Я попытался открыть ее, но она была заперта.

Зеркала приковывали внимание. Я боялся в них смотреть и боялся отвести взгляд. Какую они играли роль во всем этом, мне было решительно не ясно. Кресла удивляли меньше. Кстати, на трех из них только что сидели. Нет. На них давно уже не сидели, да и в эту комнату не заходили. Сиденья и спинки кресел были вдавлены, но слабый затхлый запах говорил о том, что здесь давно никого не было. Да и кто здесь мог быть?

Я представил, что кто-то идет по коридору (их четверо, по количеству кресел), они входят в холл, и он оживает. Только представил. Потом я стал раздумывать, как мне быть дальше — возвращаться назад, обойти комнату и идти вперед, или ломиться в железную дверь. Возвращаться было совершенно немыслимо. Обходить холл мне не хотелось, потому что я мог наткнуться на трупы. Оставалась дверь. Но она была закрыта. Я провел рукой по тому месту, где обычно размещается замочная скважина и рукоятка, но металлическая плита не имела ничего подобного. Тогда я прислонился к двери плечом и надавил посильнее. К моему удивлению, она тяжело открылась.

Коридор с противоположной стороны помещения был гораздо светлее и шире всех предыдущих коридоров. Он был как переход в метро. Я пошел по нему, обдумывая, на кой черт существует в этом лабиринте холл с тремя зеркальными стенами… вдруг мне вспомнились слова Кости.

…Сколько за Стеной трупов? Здесь — сотни, а может, и десятки. А вообще? Что, если каждый уходящий уходит за Стену? Что, если ощущение Стены — это просто предчувствие смерти? Ведь не быть же ей действительно старухой с косой за плечом?

Зеркальная комнатушка — кабинет для аудиенции со Стеной. Со смертью. Можешь в нее не входить — дело твое.

Я понимал, что уже выхожу из путаницы ходов, что осталась какая-то сотня-другая метров, и внезапно на меня свалились воспоминания, словно груда забытых вещей в кладовке незадачливого хозяина. Ко мне вернулось на минуту чувство вращения Земли. Это удивительное ощущение. Оно приходит очень редко, особенно теперь. Последний раз — я помню случившееся во всех деталях, будто сие произошло только что — было тогда, когда Вероника сказала, что у нее умер ребенок.

Тогда Земля рванула вперед, как пьяный рокер, и не знаю, как я удержался на ногах. Выражение «Земля уходит из-под ног» правдиво, это действительно так — Земля не стоит, Земля вращается. И иногда бывает трудно удержаться на ногах.

Я помню, как схватился за дверную ручку. В глазах стоял стальной мрак, а ног не было. Я висел на двери, а мир превратился в центрифугу, осью которой был я. Я стремительно падал, кружась. Но это продолжалось недолго.

Я вспомнил что-то еще. Я стал вспоминать все подряд. Воспроизвел в памяти свой первый и последний в жизни полет — прыжок на булыжники с лестницы в четыре года — мне казалось, что боясь удариться о камни, я смогу воспарить. Вспомнил первое впечатление от «Дитя времени». Свою первую любовь к однокласснице, которая продолжалась всего десять дней. И первую бессонную ночь. Это был восторг. И первый сокрушительный удар Стены, когда я признался Веронике в любви под завывания февральского ветра за окнами. И несколько тоскливых мгновений, в течение которых все стало ясным, и возникшая после них мрачная долгая тишина.

Воспоминания шли за мной. Я слышал их шаги. Это были не воспоминания, а люди. Я мог бы увидеть их, стоило только оглянуться, но и без этого я знал, как они выглядят. Мне хотелось бежать.

Коридор стал совсем светлым. Казалось, из плафонов исходит не меньше света, чем из театральных софитов. Доносились невнятные обрывки разговоров. Завернув за последний угол, я увидел в конце коридора, точнее, уже вне его, группу бессмертных хиппи.

Я вышел в большой зал, похожий