разорвала все связи с тем местом в тот момент, когда получила письмо о переводе.

Служебный вход выглядел куда менее гламурно. Я не ожидала приветственной церемонии, но хотела хотя бы немного дружелюбия.

– Старший надзиратель Фрейк прибыла на службу, – доложила я, когда мы встали на входе. Я показала удостоверение личности.

Парень за стеклом просмотрел бумаги и поднял на меня глаза.

– У меня нет никакой информации о том, что вы должны были приехать, – ответил он.

Отличное начало. Я осмотрелась. Мне это все не понравилось. Прикуси язык, Ванесса.

– Подождите минуту, – сказал он и взял телефонную трубку. Я и не собиралась никуда идти. Мой сарказм зашкаливал. Я перевела взгляд на Сару, которая выглядела не менее ошарашенной. Я не верила в предзнаменования, но, может быть, кто-то пытался показать нам, что с этого момента все пойдет под откос? Серьезно, Ванесса, просто успокойся.

Я не знаю, сколько времени прошло, но в итоге за нами пришел руководитель отдела кадров. Все это время мы с Сарой разговаривали, и я пыталась себя контролировать. Уровень страха поднялся в десять раз, если это вообще было возможно. Поэтому, когда руководитель отдела кадров поприветствовала нас с широкой улыбкой, я была ошеломлена.

– Итак, дамы! – сказала она, указывая на нас. – Идемте в мой кабинет, я приготовлю вам чай.

Это была музыка для моих ушей. Чай и сигареты – две мои любимые вещи.

Нас проводили в сборное здание 1960-х годов с другой стороны от входа, которое не имело ничего общего с историческими зданиями, где нам еще предстояло оказаться. Мы с Сарой сели за стол напротив руководителя отдела кадров. Она весело болтала, пока я держала чашку чая. Женщина была очень милой и приветливой, но я была не в настроении для подобной болтовни.

– Как вы себя чувствуете, находясь здесь? – спросила она наконец.

Я пожала плечами. От лица нас обеих я ответила:

– А вы как думаете?

– Для вас это возможность начать все с чистого листа. Уормвуд-Скрабс будет относиться к вам так же, как вы к ней.

Я слегка пожала плечами.

– Хорошо.

Она доброжелательно улыбнулась.

Допив чай, я поставила кружку на край письменного стола.

– Куда же нам идти? – спросила я.

Несмотря на ее гостеприимство, я действительно была не в настроении для светских бесед. Мне просто хотелось продолжить работу и делать то, за что мне платили. Больше никаких промедлений.

Сару направили в службу безопасности, а меня – в крыло Д. Именно там находились преступники, приговоренные к пожизненному заключению из-за жестокости их преступлений. Это были худшие из худших.

Ранее я никогда не работала с такими заключенными. Конечно, я контактировала с ними в Холлоуэй, но не несла ответственность за них ежедневно. Как старшей надзирательнице корпуса мне нужно было отвечать за 244 из них.

– Вас сейчас проводят, – успокаивающим тоном сказала руководитель отдела кадров.

– Не нужно, – ответила я вызывающе или, как кто-то сказал бы, упрямо. – Просто скажите, где находится корпус, и я сама его найду.

Она внимательно на меня посмотрела, пытаясь считать выражение моего лица, а затем кивнула.

– Хорошо, как хотите. Мы дадим вам ключи, и вы доберетесь туда самостоятельно.

– Спасибо, – ответила я, поднимаясь и готовясь выскользнуть из кабинета и приступить к выполнению своих обязанностей без дальнейшей суеты и разговоров.

Мои шаги раздавались эхом, пока я шла по мрачным коридорам. Новенькие тюремные погоны, сверкающие на плечах, кричали заключенным, что я «свежая рыба»[6]. Если не считать дежурного персонала, ходящего туда-сюда, место было пустынным. Заключенные перемещаются между корпусами только во время «свободного потока», когда их ведут на работу или в учебные классы. Очевидно, в тот момент этого не происходило.

Мои первые впечатления? Тюрьма была огромной, в три раза больше Холлоуэй. Грязной. Обветшалой. Еще там воняло мужчинами, точнее говоря, грязными телами, нестиранной одеждой и мочой. Запах был настолько едким, что меня чуть не стошнило. Несмотря на зловоние, в этой тюрьме было что-то необычное. Проходя по ней, можно было почувствовать историю. Сложно передать словами, что это значит, но это своего рода вибрация. Все стены как будто были живыми и кишели призраками заключенных из прошлого.

Полагаю, до того, как тюрьму Холлоуэй снесли и отстроили заново в 1970-х годах, в ней царила такая же атмосфера. Однако, когда я там работала, она больше напоминала больницу с гигантскими корпусами, коридоры которых были похожи на коридоры психиатрической лечебницы.

Планировка Уорвуд-Скрабс была совсем другой. Пять корпусов, обозначенных от А до Д, пять внушительных краснокирпичных зданий, длинные лестницы с тремя или четырьмя площадками, соединенные каналом коридоров. Все это были отдельные структуры.

Стало интересно, какие характеристики у моего корпуса. Чудом удалось сориентироваться, не спрашивая дорогу. Выдали ключи, и теперь от заключенных, приговоренных к пожизненному сроку, меня отделяли две железные двери.

Звук ключа, поворачивающегося в тюремном замке. Металл по металлу. Долгий, пронзительный звук, от которого бегут мурашки. Он становится частью тебя, если ты работаешь в тюрьме.

Он и звон ключей в кармане с каждым шагом. Работая в Холлоуэй, я могла определить, кто вот-вот появится из-за угла, только по звуку. Пройдет совсем немного времени, и я уже здесь буду понимать, кто идет. Не зря британские тюрьмы называют «звенелки».

Как только первая дверь захлопнулась у меня за спиной, я заговорила сама с собой. Что бы я ни чувствовала внутри – нервы, волнение – ни при каких обстоятельствах я не могла этого показать. Как старшей надзирательнице корпуса мне нужно было продемонстрировать, что я здесь главная. Это должны были видеть другие надзиратели и, что самое важное, заключенные.

Преступники чуют страх за километр. Однажды я услышала от психолога, что женщина, подвергшаяся изнасилованию, ходит по-другому: быстрее и менее уверенно. Это настолько незначительные различия, что мы с вами их не заметим, но заключенные обращают внимание на такие особенности. Они ищут бреши в вашей броне, пытаются проникнуть к вам под кожу и начать доминировать. Я давно усвоила одну вещь: чтобы выжить в тюрьме, нужно носить маску. Выражение лица должно быть нейтральным, что бы ни случилось. Я никогда не показывала, что я на самом деле думаю, поскольку если заключенные поймут, что они задели человека оскорблениями или угрозами насилия, то они возьмут над ним верх.

Вторая – и последняя – дверь с лязгом захлопнулась, и мои стопы завибрировали. Перехватило дыхание. Черт возьми, это место просто огромное! Нечто подобное обычно показывают в кино. Четыре этажа, соединенные металлическими лестницами. Между этажами были натянуты сетки, чтобы заключенные не могли спрыгнуть и покончить с собой. Самоубийства составляют значительную часть тюремной жизни. Так как потолок был очень высоким, шум был оглушительным. БАМ! БАМ! БАМ! Звук ударов кулаками по дверям гремел у меня в ушах.

Был почти полдень, приближался обеденный перерыв (или «час общения», как мы его называем),