плывут, на наш берег. Здесь узкое место, они знают.

— Какие зайцы, Ваня? — Петр встревожено нагнулся к нему, — шутишь?

— Нет, не шучу, — мрачно ответил Иван, — спустись к реке, увидишь.

— Да с чего ты взял?

— Плеск воды, так только заяц напуганный плывет. Заяц воды боится, даже от лисы в воду не пойдет. Он в воду идет, только ежели ему бежать больше некуда, ни назад, ни в сторону, как на охоте, с собаками…

Петр молча взял бинокль, исчез из окопчика, в сторону реки. Вернулся через пять минут, тяжело выдохнул:

— Ты прав, плывут зайцы, несколько штук видел! Может там кто охоту на них устроил?

— Не похоже. Два года здесь дозор несу, такой охоты не видел, и выстрелов с той стороны сроду не слыхивал, Иван приподнялся на локтях, смотрел на темную по¬ лоску левого берега за рекой, — там люди, много людей, по всему берегу.

— Люди… — Анохин снял трубку полевого телефона, крутанул ручку, прикрыв ладонью трубку, говорил хрипло, приглушенно: — Товарищ капитан! Анохин! Пока все было в порядке. Тишина. Да. Только что обнаружили зайцев, плывут с той стороны. Кедров говорит, что плывут от людей, на том берегу. Вести наблюдение? Есть!

Он положил трубку, подвинул ручной пулемет «Льюис» ближе к краю окопа, проверил замок, замер, глядя на запад: — Не нравится мне это! Могут серьезную провокацию устроить, как японцы в тридцать девятом, человек двести сразу пошлют на наш пост. Пока помощь придет, отбиться трудно. Если что, как договорились, я с пулеметом займу первый окоп, ниже по склону, а ты второй, с гранатами. Большой отряд нам не остановить. Наше дело задержать его хоть на время и известить заставу. Если увидишь, что конец, отходи к норе, по склону холма. Чего молчишь? Понял?

— Понял, — кивнул Иван, — только может все обойдется. Много было разных слухов за эти дни. Подождем.

Прошло полчаса.

— Петр, может еще раз позвонить? — Иван отвел взгляд от реки, лег на спину, молча рассматривал мерцающие над головой звезды. На той стороне реки с грузовых прицепов один за другим сползали длинные понтоны, в темноте люди танками оттаскивали понтоны метров на сто выше по течению, на тросах спускали каждый понтон к быстро растущей ленте через реку.

— Чего звонить? — Петр оторвался от бинокля, глянул на Ивана, — уже звонили! Вишь, как работают! Спокойно, как дома. Знают, что им никто мешать не будет. Однако, скоро должны начать обстрел. Не знаю, Иван, доживем ли мы до завтра, но запомни эту минуту. Война начинается…

За рекой что-то глухо ухнуло, с шипеньем разрезая воздух где-то вверху просвистел снаряд. — В укрытие! — Петр вытолкнул из окопчика Джека, исчез в темноте, таща на себе ручной пулемет.

— Пулемет зачем? — Иван удивленно оглянулся на пустой окоп, — оставь здесь!

— Снарядом разобьет, давай сюда!

Иван ощупал связку гранат на поясе, побежал к обрыву. В ту же секунду небо над головой раскололось, земля вырвалась из-под ног, уронив винтовку, он почувствовал, что летит куда-то вверх… На миг потерял сознание. Очнувшись, почувствовал себя заживо похороненным — земля сдавливала со всех сторон, набилась в уши, в глаза, за воротник.

Он тряхнул головой, высыпав струйки земли из спутанных волос, выплюнул набивший¬ся в рот песок с травой, сел в своей свеже выкопанной полу могиле, сжал уши руками, пытаясь заглушить не¬приятный шум в голове, как после сильной пьянки…

Ноги дрожали, не хотели двигаться. Где-то дальше по холму со звоном рвались снаряды, на миг освещая застывшие вокруг деревья, осколки глухо барабанили землю. Глаза заливает что-то липкое, ничего не видать… Он встал на четвереньки, пополз туда, где должен быть обрыв и спасительная нора. — Куда черти несут! Горе-вояка! — Голос Петра доносился будто из-за леса, слабый и далекий. Потом сильная рука схватила за шиворот, потащила в противоположном направлении.

В норе Петр включил карманный фонарик, посадил Ивана к стенке, рванул личный пакет, стирая ваткой струйки крови с лица, по отечески усмехнулся:

— Ну, вояка, окрестили немцы тебя? Погоди, это цветочки, ягодки впереди! Ну и везучий ты, Иван, — Петр забинтовал ему длинный разрез на лбу, из которого мелкими струйками по лбу стекала кровь, — осколком чиркнуло, на память и для науки, чтоб не глазел в небо. Ты чего, хотел увидеть, как снаряд летит? Не увидишь! Если еще раз попробуешь, он тебе меж глаз влепит и оставит от тебя только хвост.

— Ну и рожа у тебя! Совсем кривая стала, — Петр кончил бинтовать, вытащил из-за пояса флягу с водкой, протянул Ивану, — пару глотков, для успокоения. Вот так, молодец! А штаны как? — Петр подозрительно оглядел Ивана, нагнулся, шмыгнул носом, — ничего, штаны менять не надо!

— Ч-чего мелешь? — Иван попытался улыбнуться, чувствуя, как глоток водки жаром разливается по телу, ноги перестали дрожать, звон в ушах исчез, в глазах окончательно прояснилось, — причем тут штаны?

— А притом, — Петр глотнул водки, сунул флягу к носу овчарки.

Джек отвел морду в сторону, прижав уши, вздрагивал при разрывах снарядов где-то наверху холма над головой. — Не пьет, трезвенник, — он с философским видом глянул на собаку, расстегнул нагрудный карман на гимнастерке Ивана, вытащил плитку шоколада. Джек с благодарностью вильнул хвостом, проглотил свою порцию, прижавшись к стенке, смотрел на лаз, через который в пещеру проникал грохот от рвущихся снарядов.

— Я о том, — Петр отхлебнул, завинтил флягу, — что штаны очень даже причем. Еще в Первую войну, замечал я, многим новобранцам после первого боя приходилось штаны стирать. Страшно, ничего не поделаешь. Потом привыкают. А ты ничего, выдержал. Хотя и летел высоко!

Тебе надо бы летчиком быть! Взлетел и приземлился, на все четыре лапы, как кот. Долго жить будешь.

— А ты видел, как я летел? — Иван недоверчиво улыбнулся.

— А то как же! Я ж тебе кричал — живо за мной! С той стороны начали обработку нашего холмика, чтобы и следу от нас не осталось. Как западную сторону и верхушку холма перепашут, передышка будет. Потом подойдут танки, простреляют и эту сторону, с тылу. А сейчас, слышь снаряды воют. На заставу идут. Чего там сейчас творится!

— Почему начальник остальные дозоры отозвал назад, а нас тут оставил!

— Сам